Русский Бертольдо - [63]
Не полагался бы на то, чего не сбудется.
Не торговал бы тем, в чем силы не знает.
А сверх всего был бы доволен состоянием своим и не желал бы болше, разсуждая то, что многажды наперед отходит ягненок, нежели овца, сиречь, что смерть имеет косу[809] в руке своей для подсечения так молодых, как и старых. И ежели все вышеписанное будет содержать в памяти своей, то никогда, никогда вреда себе не претерпит и будет счастлив до кончины своей.
Еще. Понеже у меня другаго ничего не находится, для того что не хотел я никогда и ничего принимать от царя, которой не оставлял меня уговаривать, чтоб я от него принимал перстни, сукна, денги, платье, лошади и другая подарки, ибо от таких богатств могло бы приключится, чтоб я не имел никогда себе покою, и мог бы учинить бесчисленныя непотребности и возненавиден быть от всех, как некоторый из простых и деревенских людей, восходя по счастию на великия и высокия чины, с которых не выходят без грязи, от которой они созданы. А я доволен умереть в скудости, ведая, что не обык я с государем моим поступать похлебственно[810], но всегда советовал ему верно во всяких оказиях[811], когда он меня ни призывал, говоря ему смело, // (л. 55) как я знал, а не инако. Для показания же и еще при последнем моем конце, имеющейся моей к нему любви оставляю ему нижеследующия малыя нравоучения, которыя, уповаю, что не презрит, но приимет и будет содержать все вместе[812], хотя и выходят из уст грубаго крестьянина.
Держал бы он вес равной, так для богатаго, как и для убогаго.
Разсматривал бы накрепко вины прежде наказания.
Не решил бы ни одного дела, когда бывает гневен.
Был бы милосерд и милостив к подданным своим.
Награждал бы добрых и добродетелных[813].
Наказывал бы повинных.
Прогонял бы льстивцов и шепотников[814], которыя раскрадывают огонь во дворе ево[815].
Не отягощал бы подданных.
Сохранял бы[816] праведной суд ко вдовам и сиротам[817] и заступал бы их в обиде.
Решал бы суды и тяжбы и не допускал бы судящихся убогих людей вовсе разорится и таскатся, бегая повседневно с лесницы на десницу по приказам[818].
Ежели сохраниш ты сии малочисленныя завещания, то проживеш в радости и доволствии и будеш от всех содержан за милоствейшаго и праведнаго государя. И сим заключаю.
Как выслушал царь сию духовную и разумныя наставления, ему оставленныя, то не мог удержатся, чтоб не заплакать, разсуждая о великом разуме, обитавшем в нем, и о любви и верности, // (л. 55 об.) имевшейся к нему не токмо при жизни, но и по смерти ево, бертолдовой>{86}. И тако повелел выдать писцу Церфоллию в награждение 50 червонных. Потом, как Александр Македонский положил в сохранение между драгоценными своими вещми книгу Омирову[819], так и царь спрятал духовную бертолдову между наидражайшими своими богатствы. А после начал старатся о проведывании, где живет сын ево Бертолдин и Марколфа, мать ево, чтобы их привесть в свое государство, ибо всяким образом желал их царь иметь при себе в напоминание вышепоказаннаго Бертолда. И тако послал несколко кавалеров искать ево по горам и лесам, вблизости его государства бывших, с таким приказом, чтоб не возвращалися к нему назад без Бертолда[820] и без ево матери. Оные посланные от[ъ]ехали, обьезжали везде, потамест пока ево сыскали. Но о том, что после воспоследовало уведомитесь из другой книжицы, а сию, окончив, желаю вам добраго здравия[821]. // (л. 56).
Приложение II. Вокруг Бертольдо
Во втором Приложении представлены тексты, непосредственно связанные с бытованием и рецепцией романа о Бертольдо в России XVIII века.
Здесь впервые публикуются разнообразные и довольно редкие свидетельства читателей русского «Бертольдо», дошедшие до нас вместе с рукописными списками переводов итальянской «народной» книжки. С одной стороны, это — «Некоего человека размышление» в форме шуточных виршей; их автором, вероятно, был владелец списка РНБ (Q. XV. 102) Семен (он же Симеон) Забелин. С другой — совсем нешуточные размышления несчастного Стефана Рубца над текстом переписанного им «Италиянского Езопа» (ГИМ Вахр. 186). Сугубо личный характер выражения обоих этих текстов (несмотря на литературную форму первого), их близость низовой письменности и причастность авторов к сфере так называемого «демократического чтения» — наименее изученному явлению русской жизни XVIII в. — придают публикации особую документальную ценность.
Вторую группу источников, вошедших в Приложение, представляют печатные предисловия к французским переделкам «Бертольдо», которые сопровождали издания «Италиянского Езопа» (СПб., 1778; М., 1782) и «Жизни Бертолда» в составе «Библиотеки немецких романов» (М., 1780). Благодаря этим весьма содержательным дополнениям, русский читатель получал не просто очередной перевод забавного (судя по названию) сочинения, но знакомился с историей его создания, дальнейшей литературно-издательской судьбой, критикой, библиографией, получал представление о месте, которое предлагаемый ему текст занимал в общем историко-культурном процессе. Иными словами, изданию популярной книжки придавался новый статус, как мы сказали бы сейчас — статус литературного памятника.
