Русский Бертольдо - [64]

Шрифт
Интервал

Эти материалы, различные по своему характеру и назначению (от забавных виршей до книговедческой информации), объединяет причастность к миру читателя «неполезной» литературы в России XVIII столетия. Так или иначе они отражают интересы и умонастроения этой неоднозначной фигуры, в которой причудливым образом переплетались европейский рационализм и традиционное (православное) неприятие развлекательного чтения как чего-то греховного.

Тексты (как рукописные, так и печатные) публикуются с соблюдением орфографии памятников, но без сохранения слитного написания слов и графических особенностей (не воспроизводятся выносные буквы, слова под титлами, ъ на конце слова и пр.); устаревшие буквы сохранены только в алфавите перед каждым стихом виршей Симеона. Пунктуация приближена к современной, заглавные буквы восстановлены; квадратные скобки используются для необходимых пояснений.

Вирши Симеона (Семена Забелина) в списке русского перевода «Бертольдо», 1747 г. (РНБ OP: Q. XV): Начало (л. 79).

1. «Размышление» Симеона в составе рукописи «Хитрости высочайшия Бертолдовы» 1747 г.[822]

Некоего человека размышление
о состоянии своем изъявление.
Именем Симеона[823] в простоте суща
и от многих едва не дураком словуща.
По алфабиту в рифмы самим издашася,
в горести бедственней сице написашася.
                                                По правде.
 аз
Аз есмь Семен рода левицка и племене,
родихся от отца поповска семене.
И аще кто назовет мя поповичь,
в лепоту мне, яко есмь Фрловской поповичь.
                                                     И знатной.
 буки
Был у меня родитель, мой любезный отец,
некогда и пастырем словесных овец.
Но ныне, ах, увы! в сиротстве мя оставил,
понеже от сей временной жизни ся преставил.
                                                 Во он век утек. / л. 80.
 веди
                      Внемлите сему
В жизни своей мне яко сыну приказывал
и, присмотря мою глупость, и плетью наказывал.
Чтоб я приказному делу весма вразумлялся,
а с вертопрахами ни с кем отнюдь бы не знался.
                                                           Безчинно.
 глаголь
Глаголы же его я во уме вмених,
понеже господином в доме ся учиних.
И невозбранно нача со други знатися,
с подобными мне зело увеселятися.
                                         Раскошно.
 добро[824]
Добра нажитку отцовска истощих много,
и что замышлю, то все тот час несут готово.
И тако я со други моими веселилися,
что многие тем банкетом дивилися.
                                         Похвално. / л. 80 об.
Есть и пить много уже мне и прискучило,
но приходящим ко мне не надокучило.
И аще хотел когда кому и отказати,
но люди у врат дают про бытность мою знати[825].
                                                         Свободно.
Житие же мое тако было многославно,
что и разноварных пив пито преславно.
Водок с алексиром на дще сердца[826] пред обедом,
и медов гвоздишных с ренским доволно за обедом.
                                                           И с секту[827].
 [зело]
Зело многие люди за то меня познали
и благодарственно мя в глаза величали.
И от того сердце мое радость имело,
понеже и в господах сам поступал смело.
                                                    Надеясь.
Знаю же ныне вправду, что то мне отходит,
егда у меня отцовщина в скудость приходит.
Понеже слышу себе ругание и смех
от тех, их же прежде друзьями себе имех.
                                                 В приятстве. / л. 81.
И желах зело ныне нрав свой пременити
и во приказном деле паки славен быти.
Но оле, к тому моего неразумия,
яко измлада исполнен всякаго безумия.
                                                 Глупого.
Ибо не есмь доволен к писанию и слогу
и неугоден пред судиями к ответному слову.
Понеже в том известно сам ся присмотрил,
егда от подьячего к другому преходил.
                                                Напрасно.
Колико у перваго трудов и тщания полагах
и коль много обедов нарочно устроях.
Но ничто же ми успе в ползу благую,
но паче сотворих тем себе славу злую.
                                               И посмех.
Любовь же свою другии вначале мне показал
и в третьих товарыщах сидеть приказал.
Однако ж и на высоком месте глатки глатаю,
а для чего так несчастлив, отнюдь не знаю.
                                                      Дивлюся. / л. 81 об.
Мыслил бы я и на город от стыда уехать
с приписью, да не хочетца от Москвы отъехать.
Потому что и здесь мочно к доброму месту добитца
в старые подьячие, да не знаю с кем спроситца.
                                                        С разумным.
Не обретаю бо себе верна друга в беседах,
ни в далных знакомцах, ниже в ближних соседах.
Вси единако от словес моих поносят,
о злочастие! яко горесть мне приносят.
                                               Несносну.
Однако ж еще имам сие упование,
пришло бо мне во ум напамятование.
О Кириле, богатом муже, иже умре.
Он дядя мне был, знал я то зело добре.
                                              Вправду.
Пожитки ж его вси собрании остались,
в них же нагло неродственники вступились.
Которых и аз по родству захватил много,
того ради надолго буду жить неубого.

Рекомендуем почитать
Босэан. Тайна тамплиеров

Историю сакральных орденов — тамплиеров, асассинов, розекрейцеров — написать невозможно. И дело не только в скудости источников, дело в непонятности и загадочности подобного рода ассоциаций. Религиозные, политические, нравственные принципы таковых орденов — тайна за семью печатями, цели их решительно непонятны. Поэтому книги на эту тему целиком зависят от исторического горизонта, изобретательности, остроумия того или иного автора. Работа Луи Шарпантье производит выгодное впечатление. Автора характеризуют оригинальные выводы, смелые гипотезы, мастерство в создании реальности — легенды.


Большевизм: шахматная партия с Историей

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дикая полынь

В аннотации от издателя к 1-му изданию книги указано, что книга "написана в остропублицистическом стиле, направлена против международного сионизма — одного из главных отрядов антикоммунистических сил. Книга включает в себя и воспоминания автора о тревожной юности, и рассказы о фронтовых встречах. Архивные разыскания и письма обманутых сионизмом людей перемежаются памфлетами и путевыми заметками — в этом истинная документальность произведения. Цезарь Солодарь рассказывает о том, что сам видел, опираясь на подлинные документы, используя невольные признания сионистских лидеров и их прессы".В аннотации ко 2-му дополненному изданию книги указано, что она "написана в жанре художественной публицистики, направлена ​​против сионизма — одного из главных отрядов антикоммунистических сил.


Богатыри времен великого князя Владимира по русским песням

Аксаков К. С. — русский публицист, поэт, литературный критик, историк и лингвист, глава русских славянофилов и идеолог славянофильства; старший сын Сергея Тимофеевича Аксакова и жены его Ольги Семеновны Заплатиной, дочери суворовского генерала и пленной турчанки Игель-Сюмь. Аксаков отстаивал самобытность русского быта, доказывая что все сферы Российской жизни пострадали от иноземного влияния, и должны от него освободиться. Он заявлял, что для России возможна лишь одна форма правления — православная монархия.


Самый длинный день. Высадка десанта союзников в Нормандии

Классическое произведение Корнелиуса Райана, одного из самых лучших военных репортеров прошедшего столетия, рассказывает об операции «Оверлорд» – высадке союзных войск в Нормандии. Эта операция навсегда вошла в историю как день «D». Командующий мощнейшей группировкой на Западном фронте фельдмаршал Роммель потерпел сокрушительное поражение. Враждующие стороны несли огромные потери, и до сих пор трудно назвать точные цифры. Вы увидите события той ночи глазами очевидцев, узнаете, что чувствовали сами участники боев и жители оккупированных территорий.


Последняя крепость Рейха

«Festung» («крепость») — так командование Вермахта называло окруженные Красной Армией города, которые Гитлер приказывал оборонять до последнего солдата. Столица Силезии, город Бреслау был мало похож на крепость, но это не помешало нацистскому руководству провозгласить его в феврале 1945 года «неприступной цитаделью». Восемьдесят дней осажденный гарнизон и бойцы Фольксштурма оказывали отчаянное сопротивление Красной Армии, сковывая действия 13 советских дивизий. Гитлер даже назначил гауляйтера Бреслау Карла Ханке последним рейхсфюрером СС.


Языки современной поэзии

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.


Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.


Самоубийство как культурный институт

Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.


Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.