Русский Афон 1878–1914 гг. Очерки церковно-политической истории - [22]
В декабре 1911 г. состоялись переговоры Иоакима III с послом Н. В. Чарыковым. Посол говорил, что в случае благоприятного решения грузинского вопроса изменится отношение русского правительства не только к Иверскому монастырю, но и к Великой Церкви. Первый этап переговоров остался безрезультатным-патриарх не хотел слышать о материальном обмене и настаивал на почтении к уставам, а Чарыков не уступал в вопросе о преобразовании келлии в скит. Новая встреча 14 декабря также оказалась безрезультатной[160].
Наконец, 31 декабря 191 1 г. патриарший Синод принял предложение Иоакима III: вместо келлии Св. Иоанна Богослова грузинам было предложено место Κομμένοι для сооружения скита вместо келлии. Взамен монастырь получает задерживавшиеся в течение нескольких десятилетий доходы с бессарабских имений. Это решение было в принципе одобрено русским посольством. 13 января 1912 г. Иоаким III сообщал архим. Иакову о том, что близится разрешение вопроса грузинской келлии[161]. 7 февраля 1912 г. патриарх сообщил Ивирону о решении Синода от 31 декабря; взамен посольство сразу выдало разрешение касательно выдачи паспортов новым насельникам Иверского монастыря в Москве[162]. Поскольку Ивирон в принципе дал свое согласие, вопрос мог считаться решенным, однако на деле снова повис в воздухе, так как грузинские монахи отказались принять это предложение. После присоединения Афона к Греции иверцы не замедлили потребовать изгнания всех грузинских монахов за исключением трех, указанных в омологии. Русский отряд, бывший на Св. Горе в 1917 г., пытался оказать давление на Ивирон, но последующие события привели к постепенному упадку и дальнейшему физическому вымиранию грузин в келлии, от которой на настоящий день остались одни развалины[163].
Келлиотские дела
Вопросы Ильинского скита и грузинской обители, как мы видели, считались вопросами национального достоинства для России, и в них дипломатия волей-неволей поддерживала русских монахов. Были на Афоне, однако, и такие русские монахи, делами которых посольство занималось неохотно. Речь идет о большей части так называемых келлиотских дел. Наряду с монастырями и большими скитами, на Св. Горе существовал третий вид монашеских поселений — так называемые келлии, каливы, или хижины, число насельников которых не превышало 2–3 человека. Как правило, этот вид монашеской жизни выбирался самыми ревностными подвижниками, согласными на нелегкую жизнь в неблагоустроенных и незащищенных домиках. В уединенные келлии редко заходили паломники, и имена многих живших в них монахов не дошли до нас.
Юридически келлии принадлежали монастырям и находились от них в непосредственной зависимости. Монах, желавший уединения, мог прийти в монастырь, спросить, нет ли свободной келлии, и если она была, купить ее, вернее, арендовать на определенный срок; в таком случае между покупателем и монастырем составлялся договор, или омология, где были оговорены условия покупки. В случае смерти покупателя договор мог быть продлен его преемниками[164]. Жизнь в келлиях делилась на два рода — «отшельническую, в строгом значении этого слова, и на вольную»[165]. Если первая, преобладающая часть келлиотов стремилась подражать высшему идеалу отшельничества, то вторая, малочисленная, использовала возможность купить келлию на Афоне как способ создать собственный, ни от кого не зависимый монастырь. В таких келлиях жило несколько монахов и послушников, зависимых от богатого владельца, который обеспечивал их. Как правило, собственники таких келлий стремились к увеличению числа братии и устраивали жизнь по образцу больших монастырей. Во второй половине XIX в. количество келлий, проданных греческими монастырями русским, резко возросло. Некоторые предприимчивые русские крестьяне, преимущественно из южных губерний, скопив некоторую сумму денег, отправлялись на Афон в качестве паломников. Там они покупали у греков келлию, быстро получали за определенный взнос монашеский постриг и сан, а далее рассылали по всей России сотни писем с просьбами о пожертвованиях. Иногда они и сами отправлялись в Россию для сбора пожертвований, причем, вопреки правилам, не брали разрешений в Константинопольской патриархии. Таким образом, они собрали большие состояния, покупали пароходы, занимались торговлей и превращали свои некогда бедные келлии в процветающие монастыри. Количество монахов таких келлий во много раз превышало установленную афонскими уставами норму в 3–5 человек. Именно к таким монашествующим на Афоне относятся приведенные в начале нашего очерка неодобрительные слова митрополита Филарета.
