Русские в Берлине - [18]

И тогда в воздухе появилась советская авиация, отгоняя немецкие истребители и подавляя немецкие орудия. Чуйкову удалось подтянуть собственную артиллерию к Старому Одеру, узкому руслу, которое извивается через широкую долину, и отдать приказ на двадцатиминутный обстрел Зелова, Фридерсдорфа и Дольгелина, начиная с двенадцати часов дня. Цель Чуйкова состояла в том, чтобы пробиться на Зеловские высоты через эти населенные пункты, поскольку склоны здесь были не такие крутые. «Никто не сомневался в нашем успехе», – оглядываясь на прошлые события, с горечью говорит он.

И в этот момент Жуков вставляет палки в колеса. Он только что разговаривал по телефону со Сталиным, который пришел в ярость, узнав, что войска все еще находятся в долине. Осведомленный лишь о впечатляющем количестве своих войск, Сталин, находясь в далекой Москве, не мог понять, почему наступающие войска не добились значительно большего. «Мне неизвестно, что именно Сталин сказал Жукову, – говорит Чуйков. – Я знаю лишь то, что произошло потом: командующий бросил в бой 1-ю гвардейскую танковую армию Катукова».

Теперь еще одна совершенно новая армия – причем танковая – двигалась по дорогам, где застряла первая волна войск. Как только Чуйков узнал об этом плане, он буквально умолял Жукова попридержать танки Катукова до тех пор, пока пехота не овладеет высотами. Но, как сухо заметил Чуйков, «маршал Жуков не любил отменять собственные приказы». А результаты именно этого приказа могли быть катастрофическими. В 10:00 три танковых корпуса пытались проложить себе путь по узкому пехотному коридору. В результате только у совсем немногих передовых частей осталась хоть какая-то свобода маневра. А позади них царил полнейший хаос. Если бы только немцы могли подтянуть достаточное количество артиллерии и авиации, если бы они имели хоть какое-то представление о том, что происходило у подножия Зеловских высот, они наверняка нанесли бы тем утром чудовищный урон русским. Но так случилось, что они предоставили русских самим себе.

Таким образом, несмотря на все тактические ошибки, русские постепенно пробивались через долину. «Они появились в одном месте, – рассказывает Чуйков, – где бросалось в глаза отсутствие «танкового резерва» Жукова, севернее дороги Кюстрин – Берлин. Здесь 47-я и 57-я пехотные дивизии оседлали склоны, захватывая несколько господствующих высот и перерезая железную дорогу Зелов – Врицен, а заодно и дороги, ведущие из Зелова в Бушдорф и Гузов. Зеловские высоты были взяты тем же вечером. Их захват решил успех всего наступления на этом участке»[25].

Другие командиры Красной армии оказались куда менее удачливыми. 69-я армия, расположенная на левом фланге 8-й гвардейской армии, за день почти не продвинулась, и генералу Берзарину, командующему 5-й Ударной армией на правом фланге 8-й гвардейской армии, удалось всего лишь пробиться к Старому Одеру. С наступлением ночи все боевые действия прекратились.

Пока результаты мало соответствовали приказу – «в первый день наступления 8-й гвардейской армии выйти на рубеж Розенталь – Нойентемпель – Литцен». Согласно данному приказу, русские должны были войти в Берлин в течение 5 дней и выйти к восточному берегу Хафеля через 6 дней после начала наступления. Этого им тоже не удалось достичь. Учитывая подавляющее военное превосходство русских, такое отсутствие существенного прогресса на начальной стадии операции более чем удивительно. Как могло случиться, что результаты первого дня наступления оказались столь скромными, можно понять только учитывая общий ход операции.

Главное наступление началось 16 апреля, но лишь через неделю – точнее, к 23 апреля, – русские заняли восточные окраины Берлина, включая Кёпеникк на востоке, Фронау и Панков на севере; более того, своей конечной цели они достигли только 2 мая. Что на самом деле делали русские на всем протяжении пути, который танк мог легко покрыть за полдня?

Ответ прост: они двигались с осторожностью, с чрезвычайной осторожностью. На этой последней стадии войны их армии ничем не отличались от войск Эйзенхауэра и Монтгомери, которые не имели ни малейшего намерения принимать на себя неоправданный риск теперь, когда все уже было предрешено. Развевающиеся знамена, высокопарные приказы, манящий звук слова «Берлин» не могли скрыть факт того, что настоящей, хоть и не произнесенной вслух директивой была осторожность, осторожность и еще раз осторожность.

Для описания реальной сцены сражения нам остается мельтешащий повсюду гитлерюгенд с фаустпатронами, эсэсовские снайперы, стреляющие по бойцам Красной армии с верхних этажей берлинских многоквартирных домов, и советские танки, стреляющие в ответ и погребающие снайперов под обломками. И конечно, бомбардировки и артиллерийский огонь, несущие разрушение с безопасного расстояния и практически без риска для себя.

Мы в неоплатном долгу перед товарищем Маршановым, корреспондентом газеты «Правда», за следующие строки:

«После того как мы миновали гряды холмов, озера и бесчисленные речушки и каналы близ Зелова, наши солдаты написали на стволах своих орудий лозунг «Первый выстрел – по Берлину». Возле поселка Хиршфельд все еще продолжался бой, когда голос командира дивизии, гвардии майора Демидова, отдал приказ: «По Берлину – огонь!» Это случилось 21 апреля, в 13:10. Вдруг перед нами возникло несколько странных видений, одетых в гражданские пиджаки, но в армейских штанах цвета хаки. «Вы солдаты?» – «Нет». В нос ударил кисловатый запах дешевого алкоголя, исходящего от их нахальных пьяных физиономий. Это были сопляки из гитлерюгенда. Один судорожно вздохнул и расплакался. Они стреляли по нашим из засады. Оказавшись в ловушке, они постарались по-быстрому переодеться в гражданское и сбежать. Полицейские в незапачканных пальто выползли из подвалов. Они мгновенно поприветствовали нас и с ходу выдали всю полицейскую команду».