Русские в Берлине - [17]

В 5:00 вечера оркестром Берлинской филармонии в Бетховенском зале будет дирижировать Роберт Гегер. Программа концерта состояла из увертюры к «Эгмонту», двойного концерта Брамса и «Смерти и просветления» Штрауса. В тот день «Сельскохозяйственный кредитный банк» на Таубенштрассе подыскивал уборщицу для постоянной работы, а берлинский почтамт объявил, что более не доставляет корреспонденцию даже в «доступные» части рейха. Под заголовком «Что посеешь, то и пожнешь» газеты опубликовали полезные советы для «новых владельцев огородов среди нас».

Для русских ночь 15 апреля выдалась короткой. Их часы показывали московское время и на два часа опережали и солнце, и немцев.

В течение ночи русские офицеры доставили на передовую красные боевые знамена и вручили их солдатам групп прорыва. По всему фронту под командованием маршала Жукова до войск довели его приказ: «Противник будет разбит на кратчайшем из всех возможных направлений на Берлин. Столица фашистской Германии будет взята, и над ней будет водружено знамя победы».

Безлунная ночь; небо затянули облака, звезд не видно. После зачтения боевого приказа войска поклялись неуклонно следовать ему. Три русских фронта занимали позиции вдоль всего фронта, протяженностью около 400 км[22].

В 5:00 утра по московскому времени советские орудия начали обстрел немецких позиций. Чуйков рассказывает: «40 000 наших орудий открыли огонь». Двадцать две минуты спустя в небо впился вертикальный луч прожектора. По этому сигналу включилось еще 143, направленных на немецкие позиции, – прожектора 3-й и 5-й Ударных, а также 8-й гвардейской и 69-й армий. Прожектора были установлены через каждые 200 метров, и все равно их лучи не могли пробиться сквозь стену пыли, поднятой разрывами снарядов.

Через три минуты весь фронт превратился в гигантскую съемочную площадку, первая волна войск поднялась из окопов и ринулась в атаку. Командиры, видя, как их люди исчезли в клубах пыли, бросились за ними, чтобы в следующие два часа, находясь в первых рядах, вести их в атаку.

Прожектора не достигли желаемого эффекта. Хоть они и придали всей сцене более драматический вид, атакующим от них было мало проку. Наоборот, из-за того, что они включались и выключались через определенные интервалы времени, войска ослеплялись, и многие предпочли укрыться и ждать рассвета. Когда облако пыли наконец осталось позади, оказалось, что оно достигает высоты около километра – слишком большой для эффективной поддержки наступления бомбардировщиками Пе-2[23].

В течение получаса после артподготовки с немецкой стороны не последовало никакой реакции. После безумного рева заградительного артиллерийского огня поле боя погрузилось в тишину. Затем унтер-офицеры рявкнули свои приказы, и легкое оружие, автоматы и пулеметы, открыли огонь. По сравнению с пушками они звучали как игрушечные пистолетики.

Принято считать, что советское наступление началось 16 апреля. Это верно, поскольку основные массы Красной армии именно в этот день пошли в атаку. Однако главному наступлению предшествовала широкомасштабная разведка боем 14 апреля. Обычно подобные операции не устраивались раньше чем за два часа до настоящего наступления. Чуйков продолжает: «Наши гвардейцы штурмовали передовые позиции противника, захватили их и продвинулись вперед еще на полтора километра. Я убежден, что если бы мы использовали свое превосходство и разведывательная операция переросла бы в основное наступление, то мы могли бы взять Зеловские высоты еще 14 апреля».

В Москве я разговаривал с генералом Антоновым, который тогда, в звании полковника, во время этой разведки боем командовал 301-й стрелковой дивизией. Он согласен с Чуйковым, что укрепленные Зеловские высоты – единственную серьезную преграду на пути Жукова от Одера к Берлину – можно было взять еще до подхода основных сил группы армий (1-го Белорусского фронта).

«Наша атака началась 15 апреля[24]. Мы продвинулись севернее Зеловских высот. У нас был приказ быть готовыми к атаке на следующий день – силами батальона, при поддержке танков и артиллерии. Наши передовые части успешно прорвали немецкую оборону. Когда командир танкистов выпустил сигнальную ракету, показывая, что выполнил задачу, я привел свою дивизию в боевую готовность; так же поступили и командиры слева и справа от меня. Вышло так, что к тому времени неприятельская линия фронта осталась позади нас. Мы окопались на ночь. На следующий день началось главное представление, и к середине дня мои люди овладели внешними оборонительными рубежами Зеловских высот. Мы застряли на дороге Зелов – Вербиг, и командующий корпусом решил бросить в бой резервы».

Антонов до сих пор считает правильным, что резервы должны были быть подтянуты сразу же, как только началась атака. («Это было умным шагом», – сказал он мне.) Чуйков с ним не согласен. С его точки зрения, мобилизация резервов стала огромной ошибкой. Он утверждает, что наступление стало захлебываться близ канала Гогенцоллерна, ниже обрывистых склонов западной части долины Одера. Те несколько мостов, что еще уцелели, находились под непрерывным обстрелом с немецких позиций, расположенных как вне, так и на самих Зеловских высотах. Последние были хорошо укреплены и замаскированы и имели четкий сектор обстрела. Дороги оказались забиты. От того огромного числа людей и техники, которые подтянули сюда русские, в тот момент было мало проку. И они не могли сойти с дороги, поскольку с обеих сторон от нее долина представляла собой огромную заминированную трясину. «Достаточно было воткнуть штык в землю, чтобы оттуда забила вода». Единственное везение состояло в том, что немецкая воздушная разведка была выведена из строя.