Русские в Берлине - [20]
301-я стрелковая дивизия полковника Антонова (Антонов Владимир Семёнович, генерал-майор, командир 301-й стрелковой Сталинской ордена Суворова 2-й степени дивизии, Герой Советского Союза) наступала точно так же неспешно. В конце второго дня наступления она вышла к второй линии немецкой обороны близ Вулькова. «Здесь, между Гузовом и Вульковом, мы впервые познакомились с гитлерюгендом».
«Они действительно были пьяны, как утверждала «Правда»?»
«Да, они находились под воздействием алкоголя, – тщательно взвешивая слова, ответил Антонов. – Не скажу, что пьяны в стельку, но явно навеселе. Шли в бой без какого-либо артиллерийского прикрытия, и кое-где нам пришлось схватиться с ними врукопашную. Во всех солдатских книжках гитлерюгенда имелось изображение Гитлера. Мы взяли этих парней в плен, и к следующему дню, когда они немного пришли в себя, один из их офицеров попросил…»
«Офицер СС?»
«Да, конечно… Он хотел знать, что следует сделать его молодым солдатам, чтобы доказать, что они нам больше не враги. Они осознали, что поражение Германии неминуемо; ведь все они так молоды и обеспокоены обустройством собственной жизни. Я был слишком занят, командуя собственным подразделением, чтобы заниматься еще и их проблемами. Поэтому отправил пленных и их офицеров в тыл, однако подал своему командиру корпуса довольно подробный рапорт об этой встрече. Также на этом участке я впервые увидел лагерь для Fremdarbeiter – кажется, так у вас было принято называть иностранных рабочих?»
«Мы и сейчас так их называем, точнее, снова начали называть».
Однако Антонов пропустил иронию мимо ушей.
«Это было возле Вулькова. Мои люди только что выбили немцев из местного трудового лагеря. Я тогда увидел иностранных рабочих, разрывающих колючую проволоку голыми руками и бросающихся сквозь проделанные ими дыры на свободу. Они были ужасно худыми и изнуренными. Крича и размахивая руками, они ринулись ко мне, догадавшись, что здесь командую я. Я хотел подойти к ним, но мой доктор не позволил мне».
«Ваш доктор?»
«Приписанный к моему штабу дивизионный хирург. «Послушайте, товарищ полковник, – сказал он, – неизвестно, что вы можете подцепить от них. Сам лагерь и обитателей нужно сначала подвергнуть дезинфекции. Одному Богу известно, какие болезни могут быть у этих людей». Так я издали и наблюдал за тем, как некоторые из них подошли к маленькому пруду и пытались искупаться в нем. Другие, наоборот, шли к нам, крича «Klib, klib!». Наверно, они знали, что «khleb» – это хлеб по-русски. Моя дивизия принялась кормить всех этих гражданских; однако нам пришлось поставить две разных полевых кухни – так сильна была ненависть к немцам со стороны всех остальных».
Массы человеческих существ устремились навстречу русским по всем дорогам, ведущим на восток; это были передовые группы армии из 800 000 иностранных рабочих, мобилизованных для работ как в самом Берлине, так и в его окрестностях, которые не желали дожидаться конца сражения. Сам факт, что оказалось возможным, чтобы такие огромные массы людей могли свободно перемещаться по так называемой зоне боевых действий, совершенно отчетливо показывает, как в тот момент велись боевые действия.
Советский писатель Михаил Гус, прекрасно говорящий по-немецки и выглядящий как прибалтийский барон, исколесил весь театр боевых действий, записывая все, что видел.
«По дороге (пишет он) движется на запад плотный поток техники: это наши бронетанковые колонны. А навстречу им – огромные массы пешеходов с ручными тележками, тачками и изредка – с запряженными лошадьми повозками. Началось великое переселение народов из Берлина. В свежем утреннем воздухе, над многотысячными толпами развеваются флаги всех народов; здесь французские и бельгийские триколоры, флаги Голландии и Югославии, за ними итальянский и польский, еще один французский и так далее. Идут молодые люди и старики, женщины и дети. Несколько голландцев тащат доверху нагруженную повозку. На большинстве мужчин рабочие комбинезоны; один в пижаме, а кое-кто щеголяет в блестящих цилиндрах. Приближаясь к нам, они поют и танцуют. Связанная курица водружена на верх повозки, которую тащит французская семья. Маленькая девочка, сидящая на повозке, которую везут трое мужчин, держит на коленях огромную куклу. Итальянка несет маленькую собачку, тщательно завернутую в попонку. И еще я видел кошку в клетке для попугая»[30].
Никто не спешил, и это несмотря на тот факт, что, согласно Чуйкову, планы взятия Берлина «составлялись несколько поспешно». Советское командование запланировало наступление охватом с двух сторон. С одной стороны это осуществлял 1-й Белорусский фронт. В результате Берлин оказался блокированным с востока и севера, от Карлсхорста до Зименштадта, двумя танковыми и несколькими общевойсковыми армиями. 24 апреля, когда 28-й корпус 8-й гвардейской армии, сражающийся на левом фланге, соединился с передовыми частями 3-й гвардейской танковой армии 1-го Украинского фронта Конева[31], внутреннее кольцо охвата растянулось далеко на юг. Единственная брешь оставалась теперь только на западе.
Эта брешь также была закрыта, когда, после стремительного броска, армии Жукова соединились в Потсдаме с войсками Конева, наступающими с юга. 25 апреля, близ Кетцина, они пожали друг другу руки; капкан захлопнулся.
