Русские в Берлине - [125]

Искусство – это не воскресное развлечение, как и не украшение, которое выставляется в стеклянной витрине по выходным дням. Искусство – суровая необходимость, особенно теперь, когда у нас столько тягот. Только духовное делает жизнь насыщенной, и что касается меня, то я не желаю жить в мире без музыки. Какой прок в новом доме с пустыми комнатами? Нет, искусство – это необходимое условие настоящей жизни. Невозможно уделять ему слишком много внимания или слишком сильно любить его» (радиопрограмма Фридриха Люфта на радио R.I.A.S. в первом цикле программ под названием «Голос критика» от 7 февраля 1946 г.).

Все это замечательно, однако искусство, предлагавшееся нам в то время, не содержало даже намека на новую духовность. Художественных выступлений, от серьезных до любительских, имелось в избытке, но единственной новизной в них оказалась изменившаяся политическая обстановка, в которой они происходили. И все же нельзя не отметить, что артисты были свободны в своем творчестве и что Берзарин сам избрал способ облегчить им жизнь.

Но даже при всем этом режиссерам, актерам, певцам, административному персоналу, рабочим сцены и музыкантам оркестра сначала пришлось поработать стекольщиками, плотниками, малярами, уборщицами и кровельщиками, прежде чем можно было дать первое представление. Муниципальная опера, которой в 1943 году пришлось перебраться из разбомбленного здания на Бисмаркштрассе в Адмиралпаласт, теперь обрела новый дом в относительно хорошо сохранившемся «Театре Запада» на Кантштрассе. Театр открылся 15 июня с балета. Вслед за ним 23 июня последовал симфонический концерт. В течение следующего года в нем дали 142 оперы, 67 балетов, 78 концертов и 43 специальных представления для британских войск.

В конце июня Эрнста Легала назначили главным помощником режиссера (генерал-интендантом, то есть старшим управляющим). Прочесывавший улицы в поисках немецких солдат русский патруль задержал его, а когда в документах они увидели слово «генерал», то по ошибке приняли его за высокопоставленного офицера. Дабы вывести их из заблуждения, Легал прямо посреди улицы с превеликим удовольствием продекламировал им Пасхальный монолог из «Фауста». Это убедило их, однако его все равно отправили в фильтрационный лагерь Людвигсфельде, где он пробыл два дня. Вернувшись в Берлин, Легал связался с Паулем Вегенером, который ссудил ему костюм и нашел место для проживания. Потом Вегенер, которого русские глубоко уважали, попросил Легала помочь ему в организации центра для артистов на Гаштайнерштрассе. Также он устроил встречу Легала с Берзариным в Карлсхорсте, куда их обоих доставили на грузовике и где накормили роскошным завтраком.

15 июня из Москвы прилетел Густав фон Вангенхайм, еще одна крупная величина немецкого театра. Он обосновался в театре «Шифбауердамм», где использовал под свое жилье гримерную. Соколовский предоставил ему автомобиль и водителя. Винцер, занимавшийся в городском совете вопросами культуры, свел Вангенхайма с Фелингом, который тогда руководил театром в Целендорфе – перед тем, как возглавить «Немецкий театр».

Примерно в то же самое время на Шлютерштрассе открылся центр для артистов, которым Пауль Вегенер руководил «подобно Богу Отцу», как выразилась Рут Андреас-Фридрих. Здесь набирали актеров на различные роли во всех берлинских театрах, и здесь же люди могли снабжать друг друга удостоверениями о политической благонадежности и профессиональной пригодности, которые являлись ключами к заветным рационам категории I.

4 июля 1945 года, в Доме радио на Мазуреналлее была основана «Культурная лига за демократическое восстановление Германии», и первые послевоенные годы Дом радио оставался ведущим культурным центром Берлина.

Музыканты Берлинского филармонического оркестра вытащили себя из всеобщей разрухи собственными силами. В марте 1945 года, в Адмиралпаласте и Зале Бетховена, они дали последние концерты в нацистской Германии, в апреле они все еще имели возможность записывать музыку для немецкого радио. Затем часть их инструментов пришлось укрыть в бомбоубежище разбомбленного концертного зала на Бернбургерштрассе, тогда как большую часть отправили в Кульмбах в Баварии. Некоторые из дальновидных музыкантов забрали свои инструменты домой. Сам оркестр отказался от эвакуации в Южную Германию, хотя на этом настаивал сам министр вооружений Шпеер.

В начале мая два музыканта оркестра встретились дома у Фишера, директора оркестра еще с довоенных времен. В течение недели разыскали еще почти сорок музыкантов. Первая репетиция состоялась 17 или 18 мая в школе района Вильмерсдорф. Инструменты из бомбоубежища на Бернбургерштрассе исчезли – никому не известно, куда их утащили мародеры или русские. Фраки и инструменты, отправленные в Кульмбах, также бесследно исчезли. Три года оркестранты выступали в обычных костюмах и играли – кроме тех, у кого остались собственные, – на взятых взаймы инструментах.

А поскольку Фюртванглер, как и большинство немецких дирижеров, пока не прошли денацификацию, оркестр попросил Лео Борхарда, запрещенного в Третьем рейхе дирижера, дирижировать на первом послевоенном концерте в Титаниапаласт. Согласно одному из музыкантов, концерт дали в воскресенье 27 мая, однако Рут Андреас-Фридрих, друг Борхарда, утверждает, что он состоялся в субботу 26 мая. Официальная хроника городского совета Берлина полностью проигнорировала этот концерт, который несомненно должен был стать важной вехой берлинских культурных событий. И хотя не имеет особого значения, 26 или 27 мая давался концерт, это небольшое расхождение показывает, что даже очевидцы, сами принимавшие непосредственное участие в культурной жизни тех лет, часто оказываются неточны, когда дело доходит до деталей, и что многому из впоследствии опубликованного в качестве подлинных материалов от очевидцев событий не во всем можно доверять.