Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века - [81]
Видным сановником конца XVIII в. стал и Василий Николаевич Зиновьев, сенатор, тайный советник и камергер, президент Медицинской коллегии. По окончании учебы в Лейпциге, будучи флигель-адъютантом графа Г. Г. Орлова, он много путешествовал по Европе и оставил очень содержательные путевые заметки. В середине жизни ставший убежденным масоном Зиновьев искал возможность «сделаться христианином по сердцу, а не по имени только», в отставке работал над своими воспоминаниями, но недостатки начального образования, которыми он был несомненно обязан Бокуму, сильно сказывались в неправильном и тяжелом стиле его русского языка.
Сергей Иванович Подобедов также смог дослужиться до высокого чина, что тем удивительнее, учитывая его совсем незнатное происхождение. В Департаменте уделов в начале XIX в. он достиг должности товарища министра в чине действительного статского советника. Кроме того полученное им образование сказалось в его деятельности как члена Вольного экономического общества.
Сергей Николаевич Янов, начавший дипломатическую карьеру в посольстве при саксонском дворе, был потом переведен в Венецию, затем в Варшаву, а в начале 1782 г. назначен директором экономии в Казенной палате Тобольского наместничества, где прослужив два года, вышел в отставку в чине статского советника и жил затем в своем имении под Калугой. Опыт его службы в Тобольске оказался запечатлен в подробном «Описании Тобольского наместничества», долгое время приписывавшемся Радищеву, где Янов сочетал остроумные личные наблюдения и сопоставления с научным экономико-статистическим способом описания губернии. О том, как сам выпускник Лейпцигского университета ощущал себя на службе в этой далекой части Сибири, говорит, например, его замечание, что пройдет не меньше двух лет, пока Тобольской казенной палате удастся распутать отчетность о государственных доходах, которую до того «сорок лет запутывать старались»[338].
Несколько лейпцигских студентов оставили в истории след как общественные деятели, вступив на писательскую стезю. Помимо Радищева, так же сложилась судьба его ближайшего друга, товарища по комнате в Лейпциге, которую они несколько лет делили вдвоем, Алексея Михайловича Кутузова. Вернувшись в Россию, они вместе поступили в Сенат, а затем Кутузов перешел на военную службу, во время которой, навещая по делам полка Москву, сблизился там с Н. И. Новиковым и его единомышленниками. Подав в 1783 г. в отставку, он поселился в Москве и целиком посвятил себя литературно-просветительской деятельности, тесно связанной с масонскими интересами кружка Новикова. Кутузовым были переведены на русский язык нравоучительные романы немецких сентименталистов Э. Юнга и Ф. Клопштока; он сам внес значительный вклад в формирование стиля русского сентиментализма. При основании Новиковым Типографической компании, на средства которой выпускались книги и воспитывались при Московском университете несколько юношей, Кутузов вложил в нее все свое состояние и активно участвовал в ее делах (в частности, именно он оказал значительное влияние на юного H. М. Карамзина), был постоянным участником журналов Новикова, опубликовал ряд масонских сочинений, оригинальных и переводных. Во время разгрома новиковского кружка Кутузов находился в Германии, где тяжело переживал арест товарищей. Не имея ни возможности вернуться на родину, ни средств для жизни за границей, после долгих бедствий он скончался в Берлине в 1797 г.
Со статской службы на военную перешел и еще один друг Радищева, Петр Иванович Челищев. Выйдя в отставку в небольшом чине секунд-майора, он смог найти применение своему образованию, тяге к науке и литературе во время предпринятого им в 1791 г. путешествия по северу России, дневник которого был обнаружен и опубликован в XIX в. Задуманный Челищевым как журнал путешествия по святым местам, дневник в то же время содержал богатейший материал для этнографического описания русского Севера. Рассказывая о жизни крестьян и поморов, Челищев не скрывал своего сочувствия простому народу и стремился зафиксировать черты народного быта, чтобы сделать их предметом научного изучения. Характерно, что среди различных имен ученых Челищев упоминал в дневнике своего лейпцигского учителя Платтнера, который в своих лекциях одним из первых в немецких университетах затрагивал проблемы социологии. О научных интересах Челищева также свидетельствовало его письмо в Российскую академию, посланное в 1793 г., где тот сообщал о записанных во время путешествия местных словах и выражениях, бытующих на Севере, отдавая дань богатству и красоте русского языка [339].
Для завершения обзора студенческих поездок в Лейпцигский университет при Екатерине II осталось заметить, что хотя с 1775 г. казенное финансирование командировок сюда прекратилось (да и общий поток студентов в немецкие университеты в середине 1770-х гг. несколько упал, что, возможно, надо связывать с экономическими трудностями, испытываемыми как дворянами, так и государством в целом после русско-турецкой войны и пугачевского бунта), но роль, которую играл этот университет в обучении детей российской дворянской элиты, сохранялась. В 1770—1780-е гг. в лейпцигские матрикулы записались граф П. А. Шувалов (внук елизаветинского вельможи П. И. Шувалова), граф А. В. Орлов (сын В. Г. Орлова), князь В. С. Трубецкой (при Александре I генерал-адъютант, член Государственного совета), князь И. И. Барятинский (сын генерал-поручика И. С. Барятинского, посланника при французском дворе; по возвращении в Россию он достиг звания действительного камергера, занимался агрономическими опытами и воспитал сына — будущего наместника Кавказа князя А. И. Барятинского), а также другие титулованные студенты. Интересно, что здесь же в 1774 г. учился наследник семьи крупнейших русских предпринимателей XVIII в., владельцев тульских заводов Андрей Баташев.
