Русские студенты в немецких университетах XVIII — первой половины XIX века - [101]

Судьба, постигшая Невзорова и Колокольникова в начале 1790-х гг., свидетельствовала об изменении взгляда из России на поездки в Европу в конце XVIII в., под прямым влиянием событий Французской революции. Русское дворянство начало остерегаться отправлять детей за границу, что четко наблюдается в собранных нами данных: с 1791 по 1800 г. мы находим в них всего трех представителей российских и трех малороссийских фамилий. Студенческий поток поддерживался еще за счет поездок русских немцев, но и он шел на спад (см. Введение, рис. 3). В то же время и у российских властей возникло желание сверху ограничить общение с Европой: в путешествующих там русских студентах усматривали «зараженных» революционной болезнью, распространение которой необходимо остановить с помощью «карантина», т. е. искусственного барьера, отделяющего Европу от России.

Такой барьер впервые появился с началом царствования Павла I. 9 апреля 1798 г. генерал-прокурор князь Алексей Куракин (как мы помним, сам бывший лейденский студент) объявил Сенату именной указ, запрещавший обучение российских подданных в любых образовательных заведениях за границей, «по причине возникших ныне в Иностранных Училищах зловредных правил к воспалению незрелых умов на необузданные и развратные умствования подстрекающих и вместо ожидаемой от воспитания посылаемых туда молодых людей пользы, пагубу им навлекающих». А в июне 1798 г. вышел новый указ, предписывавший еще находящимся за границей студентам возвратиться в Россию в двухмесячный срок, «в противном случае с имением их поступлено будет подобно с отбывшими тайно, то есть взято в казну»[417].

Особенно сильно эти указы ударили по лифляндскому дворянству, десятки представителей которого учились в то время в Иене и Гёттингене. Гёттингенские профессора даже выразили сожаление тогда, что немецкие университеты лишаются «столь многочисленного и уважаемого класса учащихся» [418]. Что же касается собственно русских студентов, то хотя в указанные годы их и было не много, но и ими этот отзыв домой воспринимался болезненно, что можно увидеть из истории уроженца Нежина Андрея Кондуры. Поступив на медицинский факультет университета Галле еще в 1789 г., он был уже готов к защите диссертации, но после получения указа должен был вернуться на родину[419].

Итак, в 1798 г., впервые более чем за сорок лет, поездки студентов из России в немецкие университеты полностью прекратились. Наблюдая революционные изменения в Европе, русское правительство в конце XVIII в. сделало радикальный переход от политики стимулирования европейского образования в России к мысли о его вреде и опасности. Колебания от представлений о необходимости западной науки для успешного поступательного развития России до боязни разрушительного влияния связанных с этой наукой идей на существующий строй будут свойственны образовательной политике в течение всей первой половины XIX в. и воплотятся, по крайней мере, еще два раза в запреты на обучение в немецких университетах в начале 1820-х и в конце 1840-х — начале 1850-х гг.

В заключение этой главы резюмируем ее главные выводы. Основным результатом «золотой поры» русского студенчества за границей в екатерининское время явилось, наконец, массовое приобщение нескольких сотен уроженцев России к европейскому университетскому образованию. Интенсивность поездок на учебу в немецкие университеты (до 25 человек за год) никогда, ни до, ни после этого периода, не была столь высокой, а максимальное количество русских студентов, одновременно учившихся в университетах Священной Римской империи, Лейдене и Страсбурге, оценивается нами порядка бо человек, что также представляет собой абсолютный максимум для всего периода, изучаемого в нашей книге. В число этих студентов входили представители различных социальных групп: от элиты дворянства до низших сословий, которые получили достаточно широкие возможности учиться в Европе за государственный счет. Начало царствования Екатерины П ознаменовалось рядом государственных инициатив, направленных на подготовку целых групп студентов в немецких университетах для различных областей государственной службы, своего рода «просветительских экспериментов». В последующие десятилетия инициатива проведения таких экспериментов перешла от императрицы и государственных органов к отдельным представителям высшей знати (что выразилось в создании в 1770—1780-е гг. студенческих «колоний русской аристократии» в Лейдене, Лейпциге, Страсбурге, основании первой частной стипендии князя Д. М. Голицына для обучающихся за границей и т. д.). Обучение сгудентов-дворян в университете в течение, по крайней мере, нескольких семестров позволяет отделить этот процесс от происходивших тогда же образовательных путешествий русских дворян по Европе, хотя сама университетская учеба могла иногда служить подготовительной ступенью перед таким путешествием. Важным новшеством в отношении русского дворянства второй половины XVIII в. к университетскому образованию было признание ценности в нем всего круга энциклопедических познаний (философских, естественнонаучных, исторических, филологических, правовых), ознакомление с которыми должно предшествовать формированию навыков светского поведения, которые ранее считались главными в воспитании дворянина. При этом, выбор того или иного университета диктовался степенью развития в нем идей Просвещения, и поэтому, что неудивительно, ориентировал русских студентов на посещение «модернизированных» немецких университетов, отличавшихся высоким уровнем преподавания и широкой научной инфраструктурой (библиотеками, кабинетами и т. д.). То же влекло в эти университеты и будущих русских ученых и врачей (отправляемых за границу от Медицинской коллегии, Петербургской академии наук и Московского университета). Наконец, на студенческие поездки из России в немецкие университеты оказывали влияние важнейшие внешние события европейской истории — для начала рассматриваемого периода это последствия Семилетней войны, для его окончания — события Французской революции. Именно последние определили резкий поворот как в правительственной политике, так и в обществе, выразившийся в почти полном прекращении учебы русских студентов за границей в 1790-е гг., которая возобновилась лишь в новую александровскую эпоху.