Русские - собиратели славян - [60]

Да, согласен, теперь это — прошлое. Но смотрите, что дальше получилось, сородичи, перешёл от воспоминаний к главному докладчик. Ведь почему мы теперь — сородичи? Да потому, что сами мы русскими стали!

И в ответ на шёпот недоверчивый возвысил голос Гостомысл: да, именно так! Давно уж мы тут, в Ладоге, да и в земле Ладожской оторвались от родов своих, от языков своих. Здесь ведь русь и собиралась, вокруг дел русских. Кто в земле ковыряться не хотел, кто серебром русским позвенеть желал — ремесленники, рабочие, воины, купцы, надсмотрщики за рабами и животными, наёмники, обслуга и прочий люд вольный. Разве словене в Ладоге — жители постоянные? Да, их больше — тех, кто из словенских родов вышел. Но ведь и все другие тут есть, тоже из родов своих изгои, что на пушном и серебряном русинге заработать желают. Хотя и живут здесь словене, живут кривичи, живут меряне, живут весяне, живут прочие… И помнят, кто есть кто, да силушкою меряются, словене на кривичей, да чудины на мерю — ан всё равно мы тут — другой народ. А настоящие словене да кривичи там, в лесах остались. И для них мы сами — изверги да выроды.

И кому из нас жалко их, когда русинги рабов там выхватывают да на продажу сюда же везут? Разве что из родов своих бывших выкупаем кого…

И не русинги мы, нет, не стали мы русингами. Но ведь и они — не только туда-сюда русят. Вспомните, как много их постепенно в Ладоге осело. А со многими и породнились мы: охотно русинги девок наших замуж берут. Да и то — не своих же лошадинообразных к нам возить! И живём мы тут делами русскими — делом корабельным, мехов сбором среди родовичей своих же, торговлей и проводкой русингов. Наш это теперь уклад, а не просо сеять да споры родовичей вокруг уведённой коровки решать. Мы ведь здесь старейшины, в Ладоге, а не на Мете или Сяси. Русские мы получаемся старейшины, ибо в одном уже обществе с русингами живём, и интерес у нас один.

Да вспомните, как двадцать лет назад от норманнов Эйрика-конунга отбивались мы все вместе. А кто во главе стоял? — русы местные. Наши, гардские. Кто пострадал больше всего? — они же, их люди Эйрика прогнали. Ушли они в другую русь — кто в Смоленске сел, кто в Растхофе. И ведь воевали-то мы ныне, братья, не род на род наши. Скажете, словене на кривичей ходили? Нет, то русы ладожские лесные роды кривичские покоряли. Хош и погнали мы русов норманнских с земель наших — а сами мы русами остались. А Любшу — я виноват, не доглядел за Вадимом! — словене разве растрепали? Из деревенек ловатьских пришли и пожгли? Нет, то мы, русы, сделали. А кто противостал противу нас? Не кривичи смоленские, а русы смоленские. Тож и кривичи среди них есть, и другие разные, даже хазары родом, говорят. Ан всё едино — русы. Они нам выходы закрыли. А уж что кривичских воев с дрекольем за собою подняли — так ведь и мы тут друг на друга не сами ходили, а родовичей своих прежних поднимали. И меряне тож, и весь, и вождь русов кривичских Гинтарас, здесь присутствующий, — он кривичей поднимал.

Не в том дело, кто виноват, братья, завершил Гостомысл, когда стихло недовольное бурчание. Веемы виноваты, что позволили себе от дела нашего общего отойти. Да! Я начинал замятню — больно уж обидно мне было, что приезжие русинги имущество моё отбирают, а наши же, местные в том им помогают. Но теперь скажу я: зря мы русов погнали. Мы сами — русы. И мы теперь получаемся без своей руси оставшимися. И потому я предлагаю замятню и закончить же. Сам я к русингам поеду, к Рюрику этому, что обидел меня. Ибо не вернуть уж нам наших русов норманнских из Ростова мерянского и Смоленска кривичского. Остаётся нам только снова своих русов заводить, из свеев звать их, где Рюрик-ярл обретается. Я первый к нему пойду, понесу рухлядь свою меховую и серебро, что есть. И вас к тому же призываю, братья. Ибо больше потеряем мы, если всё останется, как было. Попомните слово моё: не позже, чем к лету соберут русы ростовские да смоленские да полоцкие силы да сюда придут. Кого мы прогнали — мстить будут, а остальные — пограбят.

А что сказать хотите, знаю я, — отмёл он жестом очевидные возражения прежнего своего врага Гинтараса, вождя кривичского. Не в русы звать хочу Рюрика. Мы здесь сами — русы, хоть бы и без норманнских. Но и в полные варяги брать его невместно — нет у нас денег, чтобы чистым наёмникам платить. Да и за что? Нападут русы чужие когда — неизвестно, а наёмников-клятвенников кормить всю зиму — за что? Думаю, звать надо Рюрика воеводою нашим общим. В Вадима место — зоне совсем озверел Вадим, больше вреда от него, а пользы вовсе не стало. Пусть Рюрик закон и покоя русский, здешний, примет. Ряд ему дадим, прокорм, а он нам защиту и перед норманнами свейскими да готскими даст, а главное — перед русами другими.

А там, глядишь, сам он захочет долю свою увеличить, отправим его ростовских русов злохищных наказать, да пути для товара нашего расчистить. Снова начнём серебро из Булгара да Хазара возить. Русинги свейские реками пойдут, у нас в Ладоге серебром звеня, — тоже ведь и им там плохо, у себя, без пути нашего. Вон, люди доносят, полоцкие русы сверх всякой совести цены на всё задрали, покуда одни остались на пути восточном. А мы тут в убытках да разоре. Да на кривичей — ну, в смысле, на русов смоленских — его направим, Рюрика-то. Чтобы путь на юг открыл для товара нашего, в Царьград, значит.