Русские сказания - [9]

УРОЖАЙ

Идет по дороге крепкий мужик, ведет коня под уздцы, говорит встречным: «Слава Тебе, Господи, урожай-то какой! Колос от колоса — не слышно человечьего голоса! Сам-тридцать, а может, и сам-сорок! Сам видел, на межи ходил… И весна была добрая, дружная, и лето, слава Богу, теплое, росное, хоть дождя и в меру, не то, чтоб через день». Встречный хозяин слушал, замечая: «Вот, лемеш домой несу… добрый лемеш! А овсы-то какие нынче! Видал?» — «Да, и овсы тоже. Ну а жито, прямо в рост мой, да еще и двухколосное местами». Облетела быстро весть все село. Как же не радоваться? Всякий мешок ведь — восемь гривен, а всякая гривна-то серебро, ну так что ж воз будет стоить? Мешков пятьдесят, ну, значит, сорок рублей золотом. Двадцать возов на двор, это тебе восемьсот рублей. Опять же золотых, а цена всему хозяйству, с тремя десятинами, коровой, хатой, поросенком, курами, всем хозяйством, — те же восемьсот. Значит, все в один год оправдано. Как же не радоваться? Хозяин бережлив, он ничего зря не покупает. Ситцу на платье бабе да детишкам, сапоги, спички, чай, а сахар уж сам как-либо медком обернется. Пяток ульев есть. И Богу на свечку тоже воску будет. Вот, на лампу керосину надо, без табаку тоже плохо, ну да махорка — она дешевая, три копейки пачка. Крепкая! Затянешься, а в глазах «мухи и залетают». Там что еще надо, баба по хозяйству яйцами, маслом, курами выторгует, да и поросенок подрастет, какое сало съедят, а какое на базар. Сметана, картошка, сливы, вишни, яблоки, все — одно себе, а другое на продажу. Там Бог бычка пошлет, еще деньги, да и кобыла с жеребенком. Как же урожаю не радоваться?

Начиная с дня, когда Петровка перекатывала через половину, мужики уже ходили озабоченные, смотрели в поле, как растут овсы, колосится жито, высчитывали дни, когда, приблизительно, Спожины. Выходило всегда, что если не ко дню Апостолов Петра и Павла, так после него. Таким образом, этот праздник был для мужиков весьма важным. К этому дню, в общем, сходились все их мечты и надежды. Урожай был тем, для чего трудился весь год человек. Не надо забывать, что большинство сеяло озимку, пшеницу с осени, с тем чтоб она дала всходы, а затем бы их снегом прикрыло. Тогда всю зиму озимь спит под теплым пологом снега, а весной, как только ручьи сбегут, земля высохнет, они уже стоят на вершок-другой, а как яровица подоспеет, озимка ее давным-давно опередила, и яровица только цветет, а озимка уже отцвела, желтеть стала. Вот почему зимой многие так озабоченно смотрели, обильные ли снега! На Колядин День (Рождество) считалось нужным толщину снега мерить: по сапог ли, по голенище ли, а то и по колено. Чем глубже был слой, тем лучше была надежда на урожай. С другой стороны, если Лютый не застудит, все хорошо, а застудит — плохо, потому что озимь могла при пятидесятиградусном морозе до корня промерзнуть. Бывала ли зима малоснежной, еще хуже, ибо тогда даже самый малый мороз озимку побить мог. Таким же несчастьем был и теплый дождь, сначала заставлявший снега таять, а затем сковывавший все ледяной коркой. То был знак плохого урожая. Весной, в мае, июне, дожди нужны, и если их не было, вставала угроза плохого урожая. Засушливая весна была несчастьем. Бесснежная зима тоже. Дождливое лето еще хуже. Урожай, как неотступная дума, все время занимал крестьянский ум, все время вставая немым вопросом: будет ли хороший урожай? А иногда бывало и так, что, несмотря ни на что, на все благоприятные условия, урожай все-таки был плохим. Налетали жучки-вредители, размножались землеройки, полевые мыши, хомяки, мало ли что, отчего урожай погибал. В этом случае мужики корили Вяшков с Вяшатами, малых гениев хозяйства и поля. Им ставили угощение, хотя и не такое обильное, как Род-Рожаницу. Считалось, что «Вяшата все поробить могут». Обычно же, так как Бог не без милости, вредители как-либо исчезали, и урожай все-таки был выше среднего. Тогда радовались, говоря: «Хоть и сам-двадцать шесть, а все же не без хлеба в году будем!»

НАУЧЕНЬЕ ДУБА

Жил-был Иван,

великий до неба,

а дурной, как треба,

и пошел Иван землю пахать,

да все не знает, с чего начать!

А с краю поля было два Дуба,

видят, что работа Ивану люба,

да что сам он, Иван,

невеликий пан.

Вот, он бился-бился,

в труде уморился,

заругался грубо

и сел под Дубом.

Иван все сидит,

а конь перед ним стоит,

стало солнце припекать,

залег Иван спать.

Спит и во сне видит,

что один из Дубов не Дуб,

а что растет у него чуб,

в коре два сучка глазами стали,

из коры губы зашептали,

и говорит ему Дуб:

«Ты мне, Иване, люб,

возьми ветку с другого Дуба,

обтеши ее, как срубишь,

и будет тебе соха,

будешь ею землю пахать!»

Иван сразу проснулся,

птицей встрепенулся,

за работу взялся,

а как с ней справлялся,

стал сохой землю пахать

да Бога восхвалять,

вернулся домой, к токам,

рассказал старикам,

а те удивлялись,

Иваном похвалялись.

В этом сказе, записанном нами по памяти, который рассказывал дед-Канунник в Антоновке, видны сразу две тенденции: во-первых, сон Ивана — откровение, и, конечно, Божественного характера, а во-вторых, хотя и сказано: Иван Бога восхвалял, — что может быть принято за христианское содержание сказа, но речь идет о Дубе, который научил Ивана. Между тем из других источников мы знаем, что под Дубом подразумевали в древности, при язычестве, Перуна, божество Грома, Дождя, Молнии и Земледелия. Кроме того, сказ затрагивает тему возникновения земледелия, объясняемого как «научение свыше». В китайской мифологии тоже говорится, что земледелие было преподано людям свыше. Таким образом, ничего странного в этом нет. В цивилизации майя говорится о Гайявате, убитом врагами и проросшем маисом. Тут явственно выступает идея Бога-Хлеба. Если в сказе прямо не указано, что Хлеб — Бог, то зато совет идет от Перуна-Дуба, то есть от Божества. Кроме того, видно и отношение крестьянства к хлебу: «Святой Хлеб!» А также участие хлеба в Православной Евхаристии как Тела Христова говорит о том же. Если Бог — источник жизни, то хлеб — тоже источник жизни. Участие хлеба, как Тела Христа, в Евхаристии, придает окончательно священное значение хлебу. Кто же мог научить человека, некоего отвлеченного Ивана, как пахать землю и сеять хлеб, если не Бог? Сказ об этом и говорит, очевидно, воспроизводя то время, когда у людей еще не было сохи или плуга. Известно, что плуг — дальнейшее усовершенствование сохи и что последняя, конечно, должна была сначала быть деревянной и, вероятно, дубовой. Между тем если христианство говорит, что Агнец-Хлеб претворяется в Тело Христово, то крестьянин распространяет элемент священного на всякий хлеб. Научение, пришедшее от Дуба во сне пахарю, таким образом, как бы идет от Самого Бога-Хлеба, и, чтобы оно было более значащим, его передает Ивану Дуб — символ древнего божества, Перуна. Мы, конечно, не говорим, что христианство, да еще в его православной форме, идет от язычества, но общая тенденция в этом имеется, ибо всякий человек рассматривает, в принципе, хлеб насущный, как нечто важное и божественное, ибо оно ему продляет дни жизни. Слова Христа: «Аз есмь Жизнь!» получают значение: «Идущий от меня не умрет!» Питающийся хлебом человек не умрет. Если даже Христос сказал эти слова в отвлеченном смысле, то они все равно имеют и прямой смысл, ибо обычному в жизни не противоречат. Этим, между прочим, и объясняется, что Христа часто при Его жизни понимали наоборот, ибо Он говорил простыми словами, взятыми из обычной жизни, о вещах Небесных. И сейчас немало людей, которые понимают сокровенный смысл слов лишь после того, как им объяснено, а при случае они принимают все буквально. Следовательно, содержание нашего сказа двойное, одно — обычное и прямое, а другое — сокровенное и символическое. С этой точки зрения сказ говорит о двух вещах, о Земном и Небесном. Возникновение земледелия, таким образом, не от человека, ибо он — «Иван, каких много», умом не блещущий, а от Бога-Дуба-Хлеба.