Русские сказания - [10]

Таким образом, сам Хлеб-Бог научает человека, как производить хлеб, как пахать землю и собирать урожай. Дальнейшее священное значение хлеба подтверждает сама жизнь, ибо без хлеба человек умирает, а с Хлебом-Богом живет. Дуб говорит: «Ты мне, Иване, люб». Этим определяется отношение Хлеба-Бога к человеку. Бог его любит. Потому-то как только «Иван с работой справлялся, стал землю пахать да Бога восхвалять», ибо пахал он для произрастания Хлеба-Бога, а научил его этому Бог. Таких сказов нам пришлось слышать немало, но, к сожалению, многое утеряно, другое забыто.

ВОЗНЕСЕНИЕ

Этот большой праздник считался в народе особенным. С этого дня снова в церкви можно было молиться, становясь на колени, а до того, начиная с Пасхи — Велика Дня, нельзя, так как Христос между людьми в мире и, может, рядом. Народ часто говорил: «Не подашь ему, а може, то Сам Господь руку протянул за твоей христианской милостыней?» Женщины верили, что «Христос перву борозду поднимает в поле на яровицу, а осенью на озимку». Таким образом, Поучение Дуба получает еще большее основание, ибо Сам Божий Сын поднимает первую борозду, как Бог-Хлеб-Дуб сказал. Этим объясняется обычай давать старшему сыну плуг в руки, чтобы он провел первую борозду. Семья имела религиозное значение и символически представляла Небесную Семью, где Бог-Отец, Богородица, Дух Святой и Христос, причем Вознесение понималось, как Возвращение Сына к Родителям на Небо. Потому и возвращение старшего сына из путешествия было подобно празднику. Родители садились на лавице, а сын стоял в дверях, потом крестился на иконы, кланялся Богу, а затем родителям. Дед-Канунник говорил: «Когда Христос на Вознесенье вертается Домой, на Небо, Бог-Отец с Матерью Божьей садятся на лавице, Сына принимают, а Он крестится на иконы в углу, и Ангелы поют Ему и Богу песни…» Из этих слов видно, что народ наш понимал Божью Семью как свою собственную и что жила эта Семья, по его вере, в такой же хате, только размерами побольше. Тот Свет считался Божьим Светом, и Жизнь Вечная в нем. Об Аде хотя и говорили, но как бы подразумевая, что в него идут лишь великие грешники, а не обычный народ. «Бог милует всякого, кто в Него верит!» — говорили люди. Потому-то Тот Свет был в их мышлении как бы продолжением Этого Света. В таком случае мы можем сказать, что это понимание шло из языческого мировоззрения. Поневоле находим мы то язычество в христианстве, то христианство в язычестве. Если христианство рассматривать с точки зрения культа, то это вполне допустимо. Другое дело — наше личное отношение к религии. Настоящий труд является не богословским, а фольклористическим. Не является он и критикой христианства или апологией язычества. Дабы добраться до истины, мы стараемся сохранить беспристрастное отношение к теме. Но наши люди любили Вознесение как праздник, затрагивающий собой пасхальное время. Сквозь представление о последнем и сквозь ту особую, радостную атмосферу, какую сохраняет это пасхальное время, можно без труда видеть контуры Русалий, длившихся, как видно, около двух месяцев. Эти дни были полны всевозможных обрядов, отчасти уже забытых, молений, сборищ, игрищ и гаданий, причем, видно, в это время предки наши пировали, славя Весну, Ладо с Ладой и Русалок или же Тридевять Сестриц. В это время на поле все росло, леса покрывались зеленью, цвели и отцветали, а вода в реках становилась теплой и в них можно было уже купаться. Конечно, то время было уже забыто, но что-то от него осталось в фольклоре, как бы отсвет, который и падал на эти дни. Наконец, эти вешние месяцы совпадают с душевным возрождением, происходящим в человеке, люди, насидевшиеся дома за зиму, начинали легко дышать. Приходило страдное время, подходило Венище, Жатва, Урожай. Обилие овощей, зелени, фруктов и плодов, уже появлявшихся, агнцев, рождавшихся перед Пасхой, все становилось благим, полнокровным, счастливым. Люди могли порадоваться, набраться сил перед Страдой, чтоб иметь возможность убраться с Хлебом-Богом. Материализация Божества в Хлебе была тем, что давало наглядное доказательство благоволения Неба и Земли к людям.

И вот Вознесение закрывало цикл весенних праздников, и за ним начиналась подготовка к обмолоту, к сбору урожая.

СРЕДА И ПЯТНИЦА

Среда и пятница, два дня в неделю, были постными. В эти дни всегда верующие люди ели только рыбу, пищу растительную, грибы, подсолнечное, сурепковое, горчичное масло, гречневую, пшенную, перловую или пшеничную кашу, картошку с луком, жареную или вареную, смотря по сезону. Борщи были тоже постными. Если не было рыбы, брали селедку, с луком, укропом, петрушкой. В Задонье, у Каялы-реки, была еще особая соленая рыба, звали ее «просолом». Вероятно, то была известная в России «бешенка», которую лавочники покупали бочками, и народ отмачивал ее, затем ее жарили, обваляв предварительно в муке. На вкус она была как речная рыба, только не всегда хорошо вымачивалась в холодной воде. В Великий Пост, обычно еще в холодное время года, соли в ней было еще порядочно. Тем не менее вкусной она была, особенно с сухими грибами или же на коровьем масле. В зимнее время подавали салат из холодной вареной картошки, с луком, маслинами, кислой капустой и на постном масле. То была скромная, но здоровая пища, богатая витаминами. Иногда удавалось достать свежих карпов, особенно ранней весной, когда только лед сошел. Часто они были с икрой, и тогда хозяйки начиняли их кислой капустой и так жарили. Грибной соус был непременной приправой к ним. В феврале, когда снег еще не сошел, а льды на реке тронулись, часто можно было слышать заунывный крик мужика: «Судаки! Гэй, судаки!» То ехал воз, полный судаков с Дона, рыбы, величиной и формой похожей на щуку, но только менее хищной, хотя тоже питающейся мелкой рыбешкой. Из них делали холодное, заливное с пикулями и красным перцем. К заливному подавали хрен, красный квас из моченых бурачков, кислый, как уксус. Обычно в те же времена продавали с воза и раков. Соседнее с Антоновкой село даже называлось Раково, хотя носило вполне официальное название — Ново-Батайск. Кагальник (Каяла), протекавший через него, был полон раков. Продавали их мешками, пятьдесят копеек мешок, а на станции Каяла можно было видеть в буфете огромных, величиной с омара красных раков по пятаку. Их брали с пивом и житными сухарями. То были раки отборные. Их ловили тут же, при станции, в Каяле, при помощи верш, куда клали таранку. Тарань, или, как ее называют на Севере, вобла, была той же «бешенкой», только соленой и провяленной на солнце. Тарань продавали круглый год, рядом с сушками, мелкими бубликами, так что последние иногда пахли воблой, а сама вобла слегка принимала запах ванили. То была пища главным образом летняя, особенно принятая на Петров Пост. Ели ее, скобля, либо так, с хлебом, либо резали на кусочки и клали в ботвинью с огурцами, луком, петрушкой, укропом, эстрагоном. Некоторые мужики имели эстрагон, вероятно, попавший к ним с Кавказской войны. Народ называл эту еду «холодной борщ» и приготовлял ее на кислом квасе-сурянце, суровице, сурянице. Квас этот получали сложным способом, а также простым, из кусков хлеба, залитых водой. Сложный способ приготовления был известен в Юрьевке и был мало известен в Антоновке, хотя некоторые из старых людей его тоже знали. В этот способ входила уйма разных снадобий, как кислые вишни, сушенные на солнце, ангелика, смородинный лист, соломенный и сенной отвар, сухие сливы, мед, молоко (очень немного), топленое масло (ложка на целый бочонок), корни девясила, калган (немного), имбирь, отвар из житных зерен и так далее. Вареная картошка, в мундирах, иногда сменялась печенной в горячей золе, в печке. Иной раз были соленые огурцы, зеленый и красный перец, приготовленные на уксусе синие баклажаны, соленые помидоры, соленые арбузы и т. д. Из мучных изделий часто делали пышки, род толстых блинов — «пан-пушки», комки теста, изжаренные на подсолнечном масле с тертым чесноком. Вероятно, их называли так потому, что если тесто недостаточно всхожалое, то они были тверды и ими можно было палить из пушки! Отмачивали горох и ели его сырым, отмачивали фасоль, чечевицу и варили, потом ели с уксусом и постным маслом. Среду и пятницу держали строго. Мало кто эти дни не соблюдал. Это было очень полезно для здоровья, особенно для печени.