Русские сказания - [30]

До Первой же мировой войны и революции народ жил в предчувствии беды, Страшного Суда и Второго Пришествия Христа на землю. Старики говорили: «Заберут нас в новую барщину!» Другие говорили: «Страшный Суд близко!» Это заставляло многих оставлять земные дела, когда старшие сыновья могли уже сами вести дело, и идти на поклонение Святыням. Много бродило по Руси странников, монахов, стариц, питавшихся подаянием «ради Христа» и проповедовавших людям, что близко «Второе Пришествие и Страшный Суд». Люди их принимали с большим почетом, не отказывали в помощи, давали копеечку «на свечку в Киеве» и снабжали одеждой, обувью или подвозили по дороге на поклонение. Всякий подвозивший, таким образом, хотя и не мог уйти в странники, как бы участвовал в Божьем деле. Приходилось нам слышать странника, говорившего: «Идем это мы втроем со странниками, а впереди едет на телеге с сеном мужичонка, в шапке, в армяке, накинутом на плечи, и остановился. Слез он наземь, подправил шлею на коньке, подтянул подпругу и нам ласково кивнул, поздоровался, седенький такой, на воз пригласил сесть. Смотрим, а на нем, под армяком, облачение архиерейское! Тут-то мы и узнали, что то был сам Микола Милостивец!» Другие говорили, как встречали то Апостолов Петра с Павлом, гнавших овец «в Рай Христианский», то Луку с Евангелием в руках, что-то в него записывавшего, а то Марка, который подошел к мужику, пахавшему землю, и положил в борозду свиток, сказав: «Запахивай! Урожай будет!» Другие видели Богородицу, шедшую облаками, над Русской землей, с Младенцем на руках, а иные видели Ангелов, летевших с трубами, готовых играть сигнал Страшного Суда. Иной раз слышали мы о святых, шедших гуськом, друг за другом, по межам, и сзади всех Никола Милостивец, а то Матерь Божья ходила во ржи, выпрямляя стебли, побитые бурей. Везде была видна, в этих творимых легендах, забота показать, что Бог землю Русскую не забывает!

Наибольшим почетом, конечно, пользовался Святой Николай Чудотворец, ибо это он, не в пример Св. Касьяну, помогал мужику в беде, за что и получил празднование дважды в году, а Св. Касьян лишь раз в четыре года!

Евангельские истины, как, например: «Подстраивая гибель другу, сам от нее погибнешь» или «Кто поднимет меч, сам от меча погибнет» всегда пересказывались этими странниками, как самая твердая истина. Однажды пришлось слышать, что странник видел в пути, как Бог поднимал завязшего в болоте человека, протянув ему вишневую палку. Об этой вишневой палке мы уже говорили, что она — символ Бога Вышнего. Святой Илья явственно для всех громыхает в железной Телеге в небе во время грозы. Это отдаленный, бледный образ Перуна-Дуба, Индры с Тваштром, первый — Герой Небес, а второй — Кузнец, кующий Телегу. Перун — тоже Кузнец. Илья же Пророк — второй образ Перуна, уже христианский.

ДУША РОЖЕНИЦЫ

Культ Рода-Рожанича, или Рожаница, — древнейший языческий культ, идущий из древности, может, лежащий еще в неолите. Но пока в библейском понимании рождение ребенка разрешено Богом: «Плодитесь и размножайтесь, наследите землю!» Псалом Давида, кажется, говорит: «Во гресех зачала меня мати». Это противоречие мы уже указывали на предыдущих страницах. Со временем в греческом аскетизме рождение приобрело характер греховный, подкрепленный еще понятием о первородном грехе, от которого Христос избавил людей, но вместе с тем греховность зачатия и рождения остались, ибо женщине читается очистительная молитва после родов. Вероятно, это понимание идет тоже издалека, еще со времен древнейших, когда племя рассматривало свою кровь как нечто драгоценное, поддерживающее Род, в то время как женщина ежемесячно теряет эту драгоценную кровь, а потому она как бы приносит зло Роду (Племени), и рождение, сопровождающееся тоже кровотечением, нечисто поэтому. Пролитие крови между членами Рода (не смешивать со славянским Род-Рожаницем) было строго запрещено, между тем женщина ее проливала, а потому если нет в этом прямого преступления, то есть косвенное. Отсюда женщина нечиста в дни своих кровей и нечиста в день родов. Мы не настаиваем, что это так, но считаем, что это похоже на истину. С другой стороны, Бог по Библии разрешает «плодиться и размножаться», а тогда, значит, кровь при родах — законное явление. Славянское язычество смотрело на это иначе; оно считало, что как сам Род-Рожаниц породил людей, так и люди, подражая Роду-Рожаницу, порождают детей. В этом, следовательно, славяне не видели греха, да еще первородного. Отсюда душа роженицы «близка Богу». В момент рождения, особенно при трудных родах, крестьяне приходили просить священника открыть Царские врата в церкви и зажечь свечи. Душа роженицы, борющаяся между жизнью и смертью, таким образом получает общение с Богом-Отцом, заместившим Род-Рожаниц древности, через раскрытие Царских врат и Огонь, зажженный перед иконами. Вера в Божью помощь при родах была основана не только на том, что христианский Бог заменил Род-Рожаниц, а и потому, что Бог, давая жизнь человеку и, быть может, отнимая жизнь матери, таким образом, благодаря раскрытию Царских врат, облегчает ей переход на Тот Свет. Символическое значение этого акта бросается в глаза. Через раскрытые Царские врата как бы либо идет Божья помощь, либо улетает на Тот Свет душа роженицы. Вера в облегчение была столь сильна, что зачастую, когда роженица узнавала, что Царские врата для нее раскрыты, она чувствовала действительно облегчение! Конечно, это облегчение давалось ей по вере. Оно было двояким. Либо женщина умирала, либо она вставала от одра родов. Откуда шло это верование? Если из христианской практики, то, считаясь с Библией, женщина не могла рассчитывать на Божью помощь ввиду греховности родов, но, с другой стороны, брак был признан Церковью как Таинство, значит, греховности не должно было в нем быть и роды сами по себе грешными быть не могли. Видимое противоречие, таким образом, сохранялось и в этом случае, если не принять понятия о Боге любви и всепрощения. Тогда Бог, облегчая участь роженицы, как бы шел наперекор Своему Закону, помимо того установившему, что «зачатие грешно». Этот вопрос мы разбираем не с теологической точки зрения, а с чисто практической и постольку, поскольку он касается нашего христианского фольклора. Пытаясь найти ему объяснение, мы не ищем критики христианского понимания вещей, ни ниспровержения религии как таковой, но ищем смысла обычая.