Русские сказания - [19]

Макеев несколько иначе передал легенду, но и мы тоже не можем ручаться, что передали ее дословно. Тридцать лет с лишним, как мы ее слышали в последний раз, на фронте великой войны. Тогда ее пересказывали солдаты.

ПЕСНЯ ПРО ЛАЗАРЯ

На ярмарках и около ограды храмов на юге России, как пережиток старины, можно было часто встретить кобзарей, домрачей, гусельщиков, лирников и т. д. Обычно то были либо слепцы, либо притворявшиеся слепцами нищие. Бандуристы ли, кобзари и гусельщики, несомненно, являлись продолжателями еще киевской традиции, может, даже времен языческих. Домрачи — несколько позднейшего периода, а лирники — совсем поздние. Лира их называлась по-местному релей и была похожа на скрипку-альт, с клавишами, а вместо смычка вертелось колесо с натянутыми на нем конскими волосками, которые надо было также натирать канифолью, как и скрипичный смычок. Звук они давали тягучий, немного похожий на жужжание пчелы.

Гнусавыми голосами пели слепцы про Лазаря, Брата Марии и Марфы, которого воскресил Христос на четвертый день после смерти. Песни про Лазаря передавались с вариациями, от одного до другого певца. Нам довелось однажды слышать такого релыцика на ярмарке в Нехвороше Полтавской губернии. Он пел про «человека, по имени Лазаря, которому Бог дал велику милость, служити людям образом Христова Воскресения. Да и на третий день, як на Пасху, Лазаря Бог воскресил, чтоб люди знали, что и Он так же воскреснет:

О, як був соби Лазарь

та Бога дуже любив,

тай тый Лазарь

мав дви сестри,

одна була Марфа,

а друга Мария…

Дальше идет пересказ Евангельского повествования о Лазаре, его воскрешении. Некоторые из слепцов украшали свое повествование такими словами:

Та вмер Лазарь тый,

та вже не буде ни пити, ни исти,

та не буде на зелене поле глядити,

 а ни квитку бачити!

Другие больше развивали тему благочестия Лазаря, которого Христос любил за его доброту и ласку. Смысл этого пения был не только заработок, ибо за него давали гроши, а религиозное настроение и, может, вдохновение самого певца. Упоминание о «зеленом поле» явно языческого происхождения, ибо, по древнему верованию, «Родичи в могилках просыпаются, когда мир зеленеет». Упоминание этого останавливается лишь на невозможности зрения «зеленого поля». Так христианская традиция понемногу вытеснила языческую. По последней, «родичи зеленое поле видели, ибо просыпались к Зеленым Святкам (Троица). Здесь же говорилось, что такое созерцание «зеленого поля» кончено, и лишь Христос возвращает жизнь Лазарю!

ПЕСНЯ ПРО МАРИЮ ЕГИПЕТСКУЮ

Кроме песни про Лазаря слепцы еще певали «про Марию Египетскую»:

Та була Свята Мария Йегипетська,

та жила в пустини вона,

та ила криды з медом,

та манну, що Бог давав…

Таким образом, здесь повествовалось о Преподобной Марии Египетской как о святой, служившей примером воздержания как в отношении пищи, так и в смысле «селибата», то есть воздержания сексуального. Певцы описывали ее красоту, какие у нее были «ручки та ножки, тай походка пави, а йде, як лебидь крылом махае, а стане, як тополь в поли, гарна, тай гибка». Говорилось о ее грации и красоте, привлекательности, стройности, гибкости, но

а лишне мала серце вона,

тай думку христианьску!

То есть наилучшее, что она имела, — это духовную красоту, прекрасное сердце и «христианскую думку», т. е. христианский образ мыслей. Южный крестьянин видел в тополе образ стройности и грации, а потому сравнивал святую с тополем. Когда же та двигалась, она была прекрасна, как пава, то есть павлин, или лебедь, машущий крылом. Всем этим подчеркивалась ее физическая красота, но красота духовная была выше и значительней. Доброе сердце и христианские мысли, таким образом, считались лучшим украшением святой.

Песня про Марию Египетскую рассказывала, как приходил к ней бес в виде прекрасного юноши, чтоб распалить ее тело и заставить согрешить, но святая видела, что это — дьявол и гнала его крестом. Тогда бес навел на ее убежище настоящего юношу, которого заставил влюбиться в нее. Но святая сказала: «Люблю одного Бога, Христа нашего, а ради Него ни с кем не согрешу!» И юноша ушел. Тогда бес навел на нее разбойников, которые схватили ее и хотели ее сделать своей наложницей, но тут — «громи були велики и дуби тряслись». Мы уже говорили, что Гром и Дуб — символы Перуна. Таким образом, сквозь христианское мировоззрение и здесь проглядывает языческое, но оно скрыто христианским содержанием повести о Марии Египетской.

Песни про святых, подвижников, мучеников и героев были содержанием этого народного репертуара певцов. Пели они иногда и про Святого Владимира, князя русского, который русов крестил в веру православную. Тут описывались языческие пиршества князя и его распущенность, а затем святость по святом Крещении, ибо «смыло оно грехи его, а липше снига обилило».

ПЕТРОПАВЛОВСКИЕ ДНИ

После Троицы сено сложили, а там и Петровка началась, пошло сухоядение: ботвинья, огурцы, лук зеленый, таранька, на Волге ее воблой зовут, вишня, клубника, земляника, малина — раздолье. Вечером, за самоваром, в саду, чай с вишнями пить одно наслаждение, а тут и Пахомыч из малинника придет, свежего меду-самотеку принесет: «С акации, батюшка, цветистый медок-то!» Пригласят и его за стол, что годами в саду стоит, в землю накрепко вкопан, серый от времени, и скатерка на нем, вышитая розами, и возле поддонника, медного блюда под самоваром, чтоб скатерти не сжечь, целая «артиллерия» разложена: сушки ванильные, баранки северные, миндальное масло в вазочке, розовое варенье, клубничное, земляничное, крыжовниковое, вишневое, и кругом еще тарелочки с печеньем на кокосовом масле, без яиц, все постное, мятные пряники, изюмная пастила, лимонный джем, крендельки из тертого мака, халва, имбирное вареньице, хлеб серый, житный, пшеничный, булки франзоли, со станции привезенные, большие бублики, тминные хлебцы, кардамонные пряники с вареньем, миндальные «хрустики», сахар-сырец, песок, рафинад, конопляная сметана, из целого фунта зерен стертая с сахаром, апельсинный сок в бутылке, лимонный, клюквенный, морошковый вологодский; рыбка: лини, жаренные на горчичном масле, корочка хрустит, шамайка, лучок зеленый с молодой петрушкой и укропом, мелко нарубленный: ешь, душа, чего хочешь! И белый как лунь Пахомыч, вооружившись ножом, неловко намазывает миндальное масло, кладет на него ложку меду, несет ко рту, а мед каплет на бороду и так в ней остается, блестящими опалинками, сверкает. Кругом качаются ветки вишен. Отец встает, пригибает ветку и, смеясь, предлагает: «Берите в чай, очень вкусно!» Ну, конечно, мы, молодежь, не зеваем, раз, раз полстакана вишен, полстакана чаю, а сахару уж — как войдет, а иной раз и кусков десять.