Русские сказания - [17]

ОСЕННИЙ НАПЕВ

Взбродила в бочке Суряница,

кружевной пеною шумя,

всплыла соломинок семья,

пузырится настой, струится.

Царица-Осень на пороге,

идут тугие времена,

Октябрь рыжеет у окна

задумчивый, степенный, строгий.

Рябины красные мониста

среди желтеющей листвы,

шумливой осени кусты

и переливы гармониста —

все об одной глухой тревоге,

о прежней радости и дне,

о золотеющей стерне

у пыльной, бархатной дороги.

Гуляет ветер за токами,

шумит последнею листвой,

проходит старый домовой

у темной клуни будяками.

В последний раз ведут русалки

на речке лунный хоровод,

и — тусклый блеск осенних вод

шумит как коло зимней прялки.

Ну что ж, выпьем первый крепкий

взбродившей Суряницы ковш!

Напиток Осени хорош!

Он пахнет вешнею сурепкой!

СКАЗ СТАРУХИ ПРО ТОТ СВЕТ

В Юрьевке, на вечерних посиделках, иной раз и до утра, и тогда они назывались по-южнорусски досветками, т. е. сидением до света, до утра, бывало, старики и старухи, кому охота была, про старовину рассказывали. Однажды старуха Марья Гулиха рассказывала: «А мы тех братьев помянем, с кем росли сами, по траве бегали зеленой, снежками кидалися, с кем в поле трудились, жита венили, а с кем прощалися до Яра Красного. А мы тех сестер помянем, с кем росли вместе, кукол нянчили, вместе играли, карагоды водили, а с кем старились, распрощались до Яра Ясного. А мы отцов, братьев помянем, кого слушались, с кем в поле работали, овнов стерегли, жита венили, а с кем прощались до Яра Цветущего.

А мы Дедов помянем, что нам жизнь дали, а на нас радуются в Ирию Красном. А мы Чуров, Пращуров помянемо, что родителями Прадам были, а их обрадуемо песнью веселой, а к нашему Колу призовем. Идите, Чуры, Пращуры, идите, Прады, Прабы наши, идите до Кола садитесь, а с нами брашна отведайте. А первый рог наш бражки пьяной Земле-Бабе, чтоб лучше родила, чтоб жита плодила, ячменя, пшеницы, всякой пашницы. А тый рог лиймо до Земь, да пье она до пьяна, а и нам-бо урожай несе. А другой рог Праду нашему, Снопу, Дубу Христу-Богу…»

Здесь, как и во многих других случаях, образ Снопа-Дуба-Прада тот же, что и у ведийцев: «стрела, летящая ввысь, а за ней кони, запряженные в телегу». Стрела — молитва, а кони — слова и телега — обряд. Если старуха и говорит: «Сноп-Дуб-Христос-Бог», так только для лучшего понимания выражения: «Сноп-Дуб», ибо эти слова значили образ Бога-Отца, идущий еще из времен языческих. Последнее значение — древнейшее, и чтоб таковое не забылось, старуха прибавила: «Христос-Бог». Все же содержание ее сказа — Тот Свет, воспоминание о родичах, давно ушедших и слившихся с Богом. Связь живых, однако, с мертвыми не прерывается, хотя они и ушли в Ирий Красный. Они оттуда могут приходить, чтоб сесть за стол с живыми и выпить чару бражки. Но так как славяне считались Дажьбовыми Внуками, в этих словах старухи есть попытка сделать Христа Прадом русских, Отцом христиан, что явно противоречит христианскому воззрению на Христа, являющегося Сыном Божьим. Бог-Отец, Бог Саваоф — Первое Лицо Троицы, и просьбы такого рода должны идти к Нему, как следует из молитвы Господней. Сын Божий тоже внимает молитве, но Он не Отец, а Бог-Отец, является и Его Отцом. Из этого видно, что Марья Гулиха прикрывала языческое содержание своего сказа христианским для лучшего понимания. Из ее же слов видно, что мертвые приходят к живым из Ирия по их зову, садятся за брашна и пьют с ними бражку. Таким образом, Тот Свет является продолжением Этого Света и между нами нет непреодолимой грани.

Сказ Марьи Гулихи был пересказом Овсеннего празднества, Зворожин, праздновавшегося стариками в Юрьевке.

Характерно, что все слушали в этот вечер внимательно и как бы религиозно. Однако попытка Гулихи сделать Христа-Бога Прадедом Вселенной не удавалась, ибо Христос, в понимании крестьян, был Богочеловеком и в Человеческом естестве был младшим, а не старшим. Таким образом, русских нельзя было назвать Христовыми Внуками. Здесь мы говорим не о догматах христианской религии, а лишь о зрительных образах.

С другой стороны, христианское представление Того Света не совпадает с пересказанным ею языческим Тем Светом.

Видно, что поскольку православная церковь заменяла языческое содержание обрядов славянских, постольку и снизу, из народа, шла та же тенденция, только в обратном направлении. Ко времени Первой мировой войны эта тенденция уже была столь слабой, что не могла больше переменить значения основных христианских понятий.

КРЕСТНЫЕ ХОДЫ ПО ПОЛЯМ

На юге солнце греет рано, становится жарко, и в мае уже земля иной раз так высыхает, что яровица начинает желтеть. В такие дни нужно дождя, и обычно, когда подходила последняя минута, за которой уже было прямое бедствие, народ собирался к батюшке и просил пойти крестным ходом по полям. Наутро, по зову колокола, все собирались к церкви и выходили с крестами, хоругвями и иконами в поля. Священник с псаломщиком в сопровождении хора пели молебен о даровании дождя. Все время повторялись слова: «Даждь Дождь земли жаждущей, Спасе!» А крестьяне бормотали про себя: «Дажьбо земли жаждущей, Спасе!» Так, под христианской оболочкой молитвы продолжала жить еще языческая традиция. Недаром, говоря о Спасе, крестьяне добавляли: «Дажьбо наш!» Известно, что в древности Дажьбо был Даятелем Благ, а сами славяне древнего времени именовали себя «Дажьбовы Внуки». «Дажь-Спасе!», «Дай-бо!», «Дай Бог!» — постоянные слова, особенно при выпивке, говорили о том же. В крестьянском мышлении Бог был Отцом Дающим, а слова молитвы Господней: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь!» крестьяне произносили так, что слово «Даждь» выходило торжественно и как бы было написано с большой буквы. «Даждь» или «Дождь» — одно и то же и, в сущности, это имена Божества Дающего. В христианстве эти понятия несколько изменились, и Спас стал Даятелем Дождя. Под именем Спас крестьяне понимали Христа в августе, связанного с праздником Благословения плодов, пшеницы, вина и елея. Это был как бы Христос Каны Галилейской, а не Голгофы. «Спас Летний, Даждь дает!» — поговорка в Белоруссии, подтверждающая наши слова. «Дай, Спасе, Даждю!» — молитва в Юрьевке, где в таком случае говорили слово «Даждю» с ударением на «а», свидетельствующая о том же. В мышлении крестьянском все эти моления были связаны с изобилием плодов земных. Для слова «дождь» было другое выражение: «дощь». Крестный ход шел полями, и везде священник кропил колосья святой водой, и все пели за хором: «Даждь дождь земли жаждущей, Спасе!» Обойдя все поля, возвращались уже к вечеру в деревню, уверенные, что Бог даст Дождя. Обычно через день-два после этого бывала гроза и шел дождь. Чрезмерное нагревание земли солнцем вызывало усиленное испарение воды, а затем и выпадение осадков. Спас был не только Спасителем душ, но и Спасителем хлеба. Крестьяне понимали, что Он услышал моления и спас хлеб. Вместе с тем, выходя в поле, крестьяне видели, что засуха еще не так велика и что обильные утренние росы достаточно поддерживают злаки. Говорилось в таких случаях: «Хоть Спас и не дал Дощу, та послал Росу кращу» («Хоть Спас и не дал дождя, но послал росу обильную»). Самым большим беспокойством для крестьян было именно жаркое, безводное время. Тем не менее урожаи всегда были хорошими.