Русские поэты XVIII века. Стихотворения, басни - [23]

Дорогой шедши, вдруг он в яме очутился.

Отец, встревоженный, который с ним случился,

Скорее бросился веревку принести,

Домашнюю свою премудрость извести;

А думный между тем детина,

В той яме сидя, размышлял,

Какая быть могла падения причина?

«Что оступился я, – ученый заключал, —

Причиною землетрясенье;

А в яму скорое произвело стремленье

С землей и с ямою семи планет сношенье».

Отец с веревкой прибежал.

«Вот, – говорит, – тебе веревка, ухватись.

Я потащу тебя; да крепко же держись.

Не оборвись!..»

– «Нет, погоди тащить; скажи мне наперед:

Веревка вещь какая?»

Отец, вопрос его дурацкий оставляя,

«Веревка вещь, – сказал, – такая,

Чтоб ею вытащить, кто в яму попадет».

– «На это б выдумать орудие другое,

А это слишком уж простое».

– «Да время надобно, – отец ему на то. —

А это, благо, уж готово».

– «А время что?»

– «А время вещь такая,

Которую с глупцом я не хочу терять.

Сиди, – сказал отец, – пока приду опять».

Что, если бы вралей и остальных собрать

И в яму к этому в товарищи сослать?..

Да яма надобна большая!

Михаил Никитич Муравьев (1757–1807)

«Товарищи, наставники, друзья…»

Товарищи, наставники, друзья,

О книги! к вам украдываюсь я

Мгновенье скрыть оставшейся прохлады,

Вкушая в вас полезные отрады.

Я наслаждатися меж вами прихожу

И время течь скоряе обяжу.

Ах! несмотря, что время скоро мчится,

Мгновенья есть, когда оно влачится,

Коль числит их душа, в бездейство впад.

Единый труд отъемлет скуки хлад.

1779

Утро

Тревожится кипяща младость,

И рушится мой сладкий сон.

Опять земле приносит радость

Из волн спешащий Аполлон,

Предвозвещаемый денницей,

С своей горящей колесницей

Поверх является валов.

В востоке злато разлиянно,

И вещество благоуханно

Лиется в воздух со цветов.

1780

Ночь

К приятной тишине склонилась мысль моя,

Медлительней текут мгновенья бытия.

Умолкли голоса, и свет, покрытый тьмою,

Зовет живущих всех ко сладкому покою.

Прохлада, что из недр пространныя земли

Восходит вверх, стелясь, и видима в дали

Туманов у ручьев и близ кудрявой рощи

Виется в воздухе за колесницей нощи,

Касается до жил и освежает кровь!

Уединение, молчанье и любовь

Владычеством своим объемлют тихи сени,

И помавают им согласны с ними тени.

Воображение, полет свой отложив,

Мечтает тихость сцен, со зноем опочив.

Так солнце, утомясь, пред западом блистает,

Пускает кроткий луч и блеск свой отметает.

Ах! чтоб вечерних зреть пришествие теней,

Что может лучше быть обширности полей?

Приятно мне уйти из кровов позлащенных

В пространство тихое лесов невозмущенных,

Оставив пышный град, где честолюбье бдит,

Где скользкий счастья путь, где ров цветами скрыт.

Здесь буду странствовать в кустарниках цветущих

И слушать соловьев, в полночный час поющих;

Или облокочусь на мшистый камень сей,

Что частью в землю врос и частию над ней.

Мне сей цветущий дерн свое представит ложе.

Журчанье ручейка, бесперестанно то же,

Однообразием своим приманит сон.

Стопами тихими ко мне приидет он

И распрострет свои над утомленным крилы,

Живитель естества, лиющий в чувства силы.

Не сходят ли уже с сих тонких облаков

Обманчивы мечты и между резвых снов

Надежды и любви, невинности подруги?

Уже смыкаются зениц усталых круги.

Носися с плавностью, стыдливая луна:

Я преселяюся во темну область сна.

Уже язык тяжел и косен становится.

Еще кидаю взор – и все бежит и тмится.

1776, 1785 (?)

«Мои стихи, мой друг, – осенние листы…»

Мои стихи, мой друг, – осенние листы:

Родятся блеклые, без живости и цвету,

И, восхищаемы дыханий злых усты,

Пренебрегаемы разносятся по свету,

Не чтомые никем. Но дух во мне кипит

И слезы зависти катятся по ланитам,

Что, указуемый гражданами пиит,

Не достигаю я в сообщество к пиитам,

Биющим верные удары во сердца,

Со воздыханьями влекущим слезы сладки.

Богине Невы

Протекай спокойно, плавно,

Горделивая Нева,

Государей зданье славно

И тенисты острова!

Ты с морями сочетаешь

Бурны росски озера

И с почтеньем обтекаешь

Прах Великого Петра.

В недре моря Средиземна

Нимфы славятся твои:

До Пароса и до Лемна

Их промчалися струи.

Реки гречески стыдятся,

Вспоминая жребий свой,

Что теперь в их ток глядятся

Бостанжи с кизляр-агой;

Между тем как резвых граций

Повторяешь образ ты,

Повергая дани наций

Пред стопами Красоты.

От Тамизы и от Тага

Стая мчится кораблей,

И твоя им сродна влага

Расстилается под ней.

Я люблю твои купальни,

Где на Хлоиных красах

Одеянье скромной спальни

И амуры на часах.

Полон вечер твой прохлады —

Берег движется толпой,

Как волшебной серенады

Глас приносится волной.

Ты велишь сойти туманам —

Зыби кроет тонка тьма,

И любовничьим обманам

Благосклонствуешь сама.

В час, как смертных препроводишь,

Утомленных счастьем их,

Тонким паром ты восходишь

На поверхность вод своих.

Быстрой бегом колесницы

Ты не давишь гладких вод,

И сирены вкруг царицы

Поспешают в хоровод.

Въявь богиню благосклонну

Зрит восторженный пиит,

Что проводит ночь бессонну,

Опершися на гранит.

1794

К музе

На крыльях времени мои прекрасны дни

С собой похитили и смехи, и забавы,

И нежные мечты, и обещанья славы:

Ты, Муза скромная, урон их замени.

Вернее их в своих щедротах

Отдай мне суеты ребячества; доставь

Еще мне счастье зреть старинны басни въявь

И воздыхать еще о нимфах и эротах.

Кому ты в юности сопутницей была,

Того и в охлажденны леты,

Когда суровый ум дает свои советы,