Русские поэты второй половины XIX века - [7]

Какое нищему таинственное благо?

Ты окропил уста какою сладкой влагой?..

Я узнаю… то ты и то… твоя любовь!..

Между 9 марта – 31 мая 1826

Восстановителю

И мыслью о тебе все помыслы светятся,

И именем твоим уста услащены!

И силы слабого тобой одним крепятся,

И траты все мои в тебе возвращены!

Да зацвету я вновь под промыслом святым,

Как пальма свежая у нильского протока,

Под небом сладостным Востока,

Прекрасной Африки под солнцем золотым!

В глуши, разбитая, былых градов стена

Стоит одна, развалиной на пуще,

Но обвивается зеленым, свежим плющем,

Как животворная коснется к ней весна.

О, будь моей весной, всеблагодатный царь!

Да я, покинутый, как мертвый,

Воскреснув, воскурюсь тебе угодной жертвой,

Как древний, на степях отысканный алтарь!

Между 9 марта – 31 мая 1826

Создателю

О ты, создавший дни и веки,

Чьи персты солнца свет зажгли!

Твои лазоревые реки

Бегут, как пояса земли!

И, под густым покровом ночи,

На лов выходит дикий зверь,

Доколь заря, отверзши дверь,

Осветит человеков очи.

И утра в ранние часы

Всё дышит радостью святою:

И кедр, одетый лепотою,

И капля светлая росы.

Между 9 марта – 31 мая 1826

Весна

Уже душистей стали ели,

И пахнет в воздухе смолой;

Уже луга зазеленели,

И мох кудрится над скалой.

Разделись синие заливы,

И лодки ходят по реке;

Уже заколосились нивы,

И слышно стадо вдалеке…

И воздух полон тишиною,

И как им сладостно дышать!

Так сердце с жизнью неземною

Вдыхает неба благодать.

Между 9 марта – 31 мая 1826

Луна

Луна прекрасная светила

В тиши лазоревых полей

И ярче золота златила

Главы подкрестные церквей.

А бедный узник за решеткой

Мечтал о Божьих чудесах:

Он их читал, как почерк четкий,

И на земле и в небесах.

И в тайной книге прошлой жизни

Он с умиленьем их читал,

И с мыслью о святой отчизне

Сидел, терпел – и уповал!

Между 9 марта – 31 мая 1826

К Богу

Я не могу тебя с холодностью любить

И говорить с тобой бесслезными очами;

Я не могу тебя хвалить

Одними мертвыми словами:

Жизнь, жизнь во мне кипит,

Как многошумный ток весенний;

Душа зажглась, душа горит,

И грудь тесна от вдохновений…

Мой Бог! я в выраженье слаб;

Я в пении косноязычен;

Земли отродие и раб,

Еще я к небу не привычен…

Коснись твой шестикрылый мне

Горящим углием языка![2]

Да совершит мне глас великий,

Да даст мне весть о вышине!

Давно земным засыпан прахом,

Таюсь, как червь, в земной тиши,

Одеян скорбию и страхом…

Но ты тенета разреши —

И миг – и гость я над звездами

Родимых ангельских полей:

Там правда с горними судьями

Суд крепкий держит над землей.

1826 или 1827

Утреннее чувство

Я рано поутру вставал,

Когда еще алело небо,

И душу гладную питал

Молитвы кроткой сладким хлебом.

И в теплом воздухе потом,

Когда лучей и дня разливы

Златили лес, скалы и нивы,

Я, в восхищении святом,

Без бурь, без помыслов – свободный —

В каком-то счастье утопал.

И, мнилось, с воздухом вдыхал

Порыв к святому благородный —

И быть земным переставал!

Но суетливость пробуждалась,

И шум касался до меня…

И вдруг душа моя сжималась,

Как ветвь травы – не тронь меня!

1826 или 1827

Москва

Город чудный, город древний,

Ты вместил в свои концы

И посады и деревни,

И палаты и дворцы!

Опоясан лентой пашен,

Весь пестреешь ты в садах;

Сколько храмов, сколько башен

Насеми твоих холмах!..

Исполинскою рукою

Ты, как хартия, развит

И над малою рекою

Стал велик и знаменит!

На твоих церквах старинных

Вырастают дерева;

Глаз не схватит улиц длинных…

Это матушка-Москва!

Кто, силач, возьмет в охапку

Холм Кремля-богатыря?

Кто собьет златую шапку

УИвана-звонаря?..

Кто Царь-колокол подымет?

Кто Царь-пушку повернет?

Шляпы кто, гордец, не снимет

У святых в Кремле ворот?!

Ты не гнула крепкой выи

В бедовой своей судьбе,

Разве пасынки России

Не поклонятся тебе!..

Ты, как мученик, горела,

Белокаменная!

И река в тебе кипела

Бурнопламенная!

И под пеплом ты лежала

Полоненною,

И из пепла ты восстала

Неизменною!..

Процветай же славой вечной,

Город храмов и палат!

Град срединный, град сердечный,

Коренной России град!

<1840>

В защиту поэта

Два я боролися во мне:

Один рвался в мятеж тревоги,

Другому сладко в тишине

Сидеть в тиши дороги

С самим собой, в себе самом.

Несправедливо мыслят, нет!

И порицают лиры сына

За то, что будто гражданина

Условий не снесет поэт…

Пусть не по нем и мир наш внешний,

Пусть, по мечтам, он и нездешний,

А где-то всей душой гостит;

Зато, вскипевши в час досужный,

Он стих к стиху придвинет дружный,

И брызнет рифмою жемчужной,

И высоко заговорит!..

И говор рифмы музыкальной

Из края в край промчится дальный,

Могучих рек по берегам

От хижин мирных к городам,

В дома вельмож… И под палаткой.

В походном часто шалаше,

Летучий стих, мелькнув украдкой,

С своею музыкою сладкой

Печалью ляжет на душе.

И в дни борьбы, и сеч, и шума

Отрадно-радужная дума

Завьется у младых бойцов,

По свежим лаврам их венцов.

И легче станет с жизнью битва

И труд страдальца под крестом,

Когда холодная молитва

Зажжется пламенным стихом!

Не говори: «Поэт спокойным

И праздным гостем здесь живет!»

Он буквам мертвым и нестройным

И жизнь, и мысль, и строй дает…

<1846>

Две дороги

Куплеты, сложенные от скуки в дороге

Тоскуя – полосою длинной,

В туманной утренней росе,

Вверяет эху сон пустынный

Осиротелое шоссе…

А там вдали мелькает струнка,

Из-за лесов струится дым:

То горделивая чугунка

С своим пожаром подвижным.