Русские беседы: лица и ситуации - [97]

), обеспечивать себе каналы информации, независимые от правительственных, создавать экстраординарные органы управления и т. п. При этом, если в эпоху Александра II император скорее действует «среди» правительства, поддерживая в нем неравновесие и регулярно дестабилизируя, то Александр III склонен выстраивать правительство в режиме личного управления, через назначения лиц, пользующихся его доверием и не имеющих собственной опоры в административной среде (наиболее яркий пример – карьера С. Ю. Витте). Что касается Николая II, то для него характерно дистанцирование от правительства и всего управленческого аппарата, создание системы личных контактов, не переходящих на правительственный уровень (как при Александре III) и реализующихся через непосредственное, в обход существующих институций, действие государя («безобразовская компания», позднее – то, что в глазах публики приобрело облик «распутинщины»).

Из этой же ситуации вытекает сложность какого бы то ни было политического оформления консерваторов или «правых»: до 1905 г. это совершенно невозможно, поскольку означало бы появление политической партии или ее «зародыша» в системе, исключающей всякую партийную политику. Любая, сколь угодно промонархическая партия оказывалась бы несовместима с системой (у)правления, нацеленной на деполитизацию (отсюда упоминавшиеся ранее фантазии на тему тайных консервативных обществ/союзов). Вхождение консерваторов в политику происходит после революции 1905 г., когда власть оказывается лишь одной из сторон противостояния и вынуждена искать новые ресурсы поддержки – причем не пассивной лояльности, но активных сторонников. Часть проблем, здесь возникающих, затрагивал еще Победоносцев в письме к Николаю II (от ноября 1898 г.): «Массы народные издавно коснели в бедности, нищете, невежестве и терпели от насилия сверху. Но они терпели, жили и умирали бессознательно… в последнее время бессознательность миновала, умножились средства сообщения, и вопиющая разница между нищетою одних в большинстве и богатством и роскошью других в меньшинстве стала еще разительнее». В итоге произошли коренные изменения – из-за того, что общественные группы, ранее не соприкасавшиеся или почти не соприкасавшиеся друг с другом, пришли во взаимодействие, а отношения между ними более не регулировались традиционными нормами: «Все это легло на массу страшною тягостью, в иных местах невыносимою. Душа народная стала возмущаться. Стали подниматься всюду вопросы: для чего мы страдаем? а другие обогащаются нашим трудом, кровью и потом? И к чему служат власти, которые в течение тысячелетий ничего не могли устроить для нашего облегчения? И к чему, наконец, государство и всякая власть государственная?» (см.: с. 126).

Возможность обретения новой социальной опоры монархией занимала Л. А. Тихомирова, искавшего вариант для самодержца выступить в качестве воплощения социальной справедливости – выражения социального мира, двинувшись по пути «германского социализма», когда государственная власть берет на себя функцию регулирования трудовых конфликтов, инициирует социальное законодательство (в ходе поисков Тихомиров активно взаимодействовал с начальником в 1896–1902 гг. Московского охранного отделения, а с 1902 по 1903 – главой Особого отдела Департамента полиции С. В. Зубатовым – см. с. 366–374). Однако в ситуации 1905 г. речь шла уже не о долговременной стратегии, а о быстрой мобилизации сторонников существующей власти[549] – возникающие правые партии и объединения поддерживают монарха и противостоят правительству, претендуя (и соперничая между собой) на то, чтобы стать опорой власти и тем самым потеснить существующие группы. Послереволюционная ситуация разочаровывает, пусть и в разной степени, все эти группы – монарх поддерживает их, но в ограниченных пределах, они полезны в том плане, что одновременно противодействуют либеральным и радикальным партиям, и государственному аппарату, сохраняя личную власть монарха. Но и избыточное усилие их опасно для существующей системы власти, так как опора на массовое движение ведет к цезаристскому правлению.

1905 год кардинально разделяет консерваторов – для одних новая ситуация в корне неприемлема, поскольку речь идет об отмене октябрьского манифеста, основных законов 1906 г. и возвращении к самодержавному правлению, другие принимают необратимость перемен и довольно быстро начинают воспринимать думскую монархию не только как «неизбежное зло», а как новые позитивные условия своей деятельности. В этот период появляются новые группы, которых именуют «консерваторами», но которые, как отмечает Репников, точнее называть «правыми», ведь именно правые выстраивают в обсуждениях тот или иной вариант диктатуры[550] – политической фигуры, посредствующей между народом и монархом, в отличие от последнего получающей легитимность не от Бога, а в режиме аккламации. Одновременно она выводит монарха из-под риска обратиться в одного из участников ежедневной политики, а не в того, кто стоит «над схваткой», и тем самым способен определять правила политической игры и сохраняет (именно в силу выведенности из политической повседневности) возможность чрезвычайного политического вмешательства.