Русские беседы: лица и ситуации - [82]
По мере радикализации общественных настроений Шипов начинает терять опору в обществе. Протекающий процесс и место в нем Шипова в первом приближении вполне укладывается в теорию четырех игроков, призванную описать трансформацию политической системы[469]:
«[она] предполагает существование элиты старой системы, разделенной на твердолобых и реформаторов, и контрэлиты, тоже разделенной (на умеренных и радикалов). […] Цели обоих игроков старой элиты идентичны, только пути, ведущие к этим целям, существенным образом различаются. И твердолобые и реформаторы хотят сохранить старую систему, но знают, что без глубоких изменений достигнуть этого не удастся». Но для первых из них желаемое изменение заключается в возвращении к старому, «закручивании гаек» и приведении в порядок системы, которая утратила стабильность от многочисленных отклонений от старой, проверенной практики, тогда как реформаторы видят путь к спасению системы в отказе от ряда ее элементов. Аналогично цели контрэлиты едины – в замене старой системы на новую, однако радикалы видят путь к этому в тотальном противостоянии существующему порядку, испытывающему возрастающие трудности, тогда как умеренные полагают возможным соглашение с реформаторами из элиты, дабы не потерять те уступки, на которые они идут. Итог зависит от того, какие группы оказываются преобладающими – если в элите преобладают твердолобые, то соглашение с контрэлитой оказывается невозможным, и умеренные либо вынуждены переходить на радикальные позиции, либо утрачивают влияние и сходят с политической сцены. Точно так же, если в контрэлите преобладают радикалы, то реформаторы не могут заключить компромисс с контрэлитой и достигнуть зримых преимуществ (с точки зрения сохранения стабильности) от реформ политической системы – и вынуждены прибегать к мерам, рекомендуемым твердолобыми.
Понятно, что это только условная схема, а применительно к российским реалиям первых лет XX в. приходится добавить еще и непоследовательность курса, когда «твердолобые» и «реформаторы» попеременно, а иногда и синхронно получают санкцию на реализацию предлагаемых ими мер. Шипов, занимающий компромиссную, последовательно-умеренную позицию, оказывается тем, кто вызывает недовольство и у властей, и у оппозиции – при этом некоторое время его авторитет оказывается достаточно высоким за счет того, что в глазах власти он представляет ту часть оппозиции, с которой возможно вести переговоры, а для оппозиции – он тот, с кем разговаривает власть.
В 1902 г. его содействием попытается заручиться новоназначенный министр внутренних дел В. К. Плеве – и результатом неудачи станет ревизия московского губернского земства, ставившая своей целью найти непорядки в работе и дискредитировать Шипова, однако окончившаяся фактическим признанием добросовестности работы управы, а затем, весной 1904 г., неутверждение Шипова главой управы – на его место в итоге был выбран Ф. А. Головин, будущий председатель II Государственной думы[470]. При этом конфликт с Плеве продемонстрировал принципиальное расхождение в видении будущего, выходящий за рамки намеченной выше схемы «охранителей» – «твердолобых» и умеренных оппозиционеров, поскольку Плеве, аналогично, исходил из перспективы реформирования существующего порядка, радикально расходясь в представлении желательных и/или неизбежных изменений – для него, как он говорил в беседе с Шиповым 2 июля 1902 г., несомненно, «что никакой государственный порядок не может оставаться навсегда неизменным и, очень может быть, наш государственный строй лет через 30, 40, 50 должен будет уступить место другому (прошу вас, чтобы эти слова мои не вышли из этих стен), но возбуждение этого вопроса теперь во всяком случае несвоевременно; исторические события должны развиваться с известной постепенностью»[471]. Перспективой развития для Плеве выступает конституционный («правовой») порядок, как и для оппонентов, вопрос лишь в своевременности перемен и в том, кто берет на себя инициативу изменений – тогда как для Шипова (мы рассмотрим это позднее), касаясь общей системы его политических взглядов, «правовой» порядок не есть желанная цель, он оказывается по своим убеждениям равно далек от министра и той части общественности, что стремится к введению конституционного правления. В свою очередь далее обнаружилось и фундаментальное расхождение между Шиповым и Плеве в понимании роли земств – на прениях по поводу предложения А. Н. Куломзина[472] передать проект положения о местных дорогах, разработанный Особым Совещанием[473], на рассмотрение земств, он
«заявил, что вообще не считает возможным в настоящее время создавать законы для всей России из С.-Петербурга. По его мнению, участие местных сил в обсуждении законодательных предположений является безусловно необходимым, но при этом он не может не обратить внимания на то, что при настоящем земском представительстве земские учреждения далеко не являются действительными представителями населения. Действительными рабочими силами в них являются не люди местности, а наемные лица управ, чиновники, разбором хуже петербургских. Если мы пошлем наш проект на заключение местных людей, то получим отзывы не от местных деятелей, знающих местные нужды и с этой точки зрения обсуждающих наши предположения, а мнения людей посторонних местности, рассматривающих все с отвлеченных доктринерских положений. Государственным центростремительным началам они противополагают начала индивидуалистические, центробежные, и можно заранее сказать, какие ответы мы получим под видом земских: это будут указания на то, что при современном укладе государственной жизни никакие реформы дорожного дела невозможны, что, когда переменится государственный строй, сами собой улучшатся проселочные дороги. С этой точки зрения теперь подходят ко всем вопросам; даже реформу крестьянского законодательства ставят в связь с общим правопорядком. Я, конечно, не хочу сказать, что во всех земствах эти неместные элементы совершенно оттеснили местные, но я не могу не опасаться того, что в значительном числе случаев те отзывы, которые мы получим, будут написаны не местными людьми, а всякого рода поднадзорными статистиками, фельдшерами и, в лучшем случае, народными учителями. И это будут те отзывы, которые более других остановят наше внимание, так как наиболее талантливые из местных деятелей не особенно искусны в письменном изложении своих мнений и значительно уступают в этом отношении тем, кто в течение долговременных тюремных досугов упражнялся в составлении всякого рода рефератов. Не фальсифицированное мнение действительно местных людей можно получить только путем образования совещаний, в которых были бы представлены и элементы государственные, и элементы местные, представители сословий и проч. Поэтому я предлагал бы передать наш проект на обсуждение губернских совещаний, составленных из должностных лиц губернии и из представителей земств и дворянств, причем я бы не встречал препятствий к тому, чтобы эти представители были избираемы соответствующими собраниями»
В книге представлена попытка историка Андрея Тесли расчистить историю русского национализма ХХ века от пропагандистского хлама. Русская нация формировалась в необычных условиях, когда те, кто мог послужить ее ядром, уже являлись имперским ядром России. Дебаты о нации в интеллектуальном мире Империи – сквозной сюжет очерков молодого исследователя, постоянного автора Gefter.ru. Русская нация в классическом смысле слова не сложилась. Но многообразие проектов национального движения, их борьба и противодействие им со стороны Империи доныне задают классичность русских дебатов.
Современный читатель и сейчас может расслышать эхо горячих споров, которые почти два века назад вели между собой выдающиеся русские мыслители, публицисты, литературные критики о судьбах России и ее историческом пути, о сложном переплетении культурных, социальных, политических и религиозных аспектов, которые сформировали невероятно насыщенный и противоречивый облик страны. В книгах серии «Перекрестья русской мысли с Андреем Теслей» делается попытка сдвинуть ключевых персонажей интеллектуальной жизни России XIX века с «насиженных мест» в истории русской философии и создать наиболее точную и обьемную картину эпохи.
Тема национализма была и остается одной из самых острых, сложных, противоречивых и двусмысленных в последние два столетия европейской истории. Вокруг нее не утихают споры, она то и дело становится причиной кровопролитных конфликтов и более, чем какая-либо иная, сопровождается искаженными интерпретациями идей, упрощениями и отжившими идеологемами – прежде всего потому, что оказывается неотделимой от вопросов власти и политики. Для того, чтобы сохранять ясность сознания и трезвый взгляд на этот вопрос, необходимо «не плакать, не смеяться, но понимать» – к чему и стремится ведущий историк русской общественной мысли Андрей Тесля в своем курсе лекций по интеллектуальной истории русского национализма.
Русский XIX век значим для нас сегодняшних по меньшей мере тем, что именно в это время – в спорах и беседах, во взаимном понимании или непонимании – выработался тот общественный язык и та система образов и представлений, которыми мы, вольно или невольно, к счастью или во вред себе, продолжаем пользоваться по сей день. Серия очерков и заметок, представленная в этой книге, раскрывает некоторые из ключевых сюжетов русской интеллектуальной истории того времени, связанных с вопросом о месте и назначении России – то есть о ее возможном будущем, мыслимом через прошлое. XIX век справедливо называют веком «национализмов» – и Российская империя является частью этого общеевропейского процесса.
Русский XIX век значим для нас сегодняшних по меньшей мере тем, что именно в это время – в спорах и беседах, во взаимном понимании или непонимании – выработались тот общественный язык и та система образов и представлений, которыми мы, вольно или невольно, к счастью или во вред себе, продолжаем пользоваться по сей день. Серия очерков и заметок, представленная в этой книге, раскрывает некоторые из ключевых сюжетов русской интеллектуальной истории того времени, связанных с вопросом о месте и назначении России, то есть о ее возможном будущем, мыслимом через прошлое. Во второй книге серии основное внимание уделяется таким фигурам, как Михаил Бакунин, Иван Гончаров, Дмитрий Писарев, Михаил Драгоманов, Владимир Соловьев, Василий Розанов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Михаил Евграфович Салтыков (Н. Щедрин) известен сегодняшним читателям главным образом как автор нескольких хрестоматийных сказок, но это далеко не лучшее из того, что он написал. Писатель колоссального масштаба, наделенный «сумасшедше-юмористической фантазией», Салтыков обнажал суть явлений и показывал жизнь с неожиданной стороны. Не случайно для своих современников он стал «властителем дум», одним из тех, кому верили, чье слово будоражило умы, чей горький смех вызывал отклик и сочувствие. Опубликованные в этой книге тексты – эпистолярные фрагменты из «мушкетерских» посланий самого писателя, малоизвестные воспоминания современников о нем, прозаические и стихотворные отклики на его смерть – дают представление о Салтыкове не только как о гениальном художнике, общественно значимой личности, но и как о частном человеке.
«Необыкновенная жизнь обыкновенного человека» – это история, по существу, двойника автора. Его герой относится к поколению, перешагнувшему из царской полуфеодальной Российской империи в страну социализма. Какой бы малозначительной не была роль этого человека, но какой-то, пусть самый незаметный, но все-таки след она оставила в жизни человечества. Пройти по этому следу, просмотреть путь героя с его трудностями и счастьем, его недостатками, ошибками и достижениями – интересно.
«Необыкновенная жизнь обыкновенного человека» – это история, по существу, двойника автора. Его герой относится к поколению, перешагнувшему из царской полуфеодальной Российской империи в страну социализма. Какой бы малозначительной не была роль этого человека, но какой-то, пусть самый незаметный, но все-таки след она оставила в жизни человечества. Пройти по этому следу, просмотреть путь героя с его трудностями и счастьем, его недостатками, ошибками и достижениями – интересно.
«Необыкновенная жизнь обыкновенного человека» – это история, по существу, двойника автора. Его герой относится к поколению, перешагнувшему из царской полуфеодальной Российской империи в страну социализма. Какой бы малозначительной не была роль этого человека, но какой-то, пусть самый незаметный, но все-таки след она оставила в жизни человечества. Пройти по этому следу, просмотреть путь героя с его трудностями и счастьем, его недостатками, ошибками и достижениями – интересно.
Борис Владимирович Марбанов — ученый-историк, автор многих научных и публицистических работ, в которых исследуется и разоблачается антисоветская деятельность ЦРУ США и других шпионско-диверсионных служб империалистических государств. В этой книге разоблачаются операции психологической войны и идеологические диверсии, которые осуществляют в Афганистане шпионские службы Соединенных Штатов Америки и находящаяся у них на содержании антисоветская эмигрантская организация — Народно-трудовой союз российских солидаристов (НТС).