Русская рулетка - [5]

К сожалению, этот фильм не вышел в прокат, попав под очередную сталинскую кампанию по борьбе с "ренегатством". Моя мама, ведущая актриса ТЮЗа, играла в этом фильме Донну Анну.

Итак, шел 1941 год, и в Академии художеств, впрочем, как и по всей стране, стали сколачивать добровольческое ополчение. История сталинского призыва в ополчение теперь хорошо известна, в него как в сети попало много невоенных интеллигентов, талантливых инженеров, писателей, художников, ученых - тех, кого тогда называли "вшивой интеллигенцией". Этот пласт абсолютно не подготовленных молодых людей был обречен на смерть, что и входило в хитроумные планы Вождя народов. Многие из них погибли, еще не успев взять винтовку в руки.

К моменту записи в ополчение мой отец получил "белый билет". Как он рассказывал, медицинская комиссия обнаружила у него порок сердца и ярко выраженное нервное расстройство, короче, "нервный тик". Дед и бабушка к этому времени уже уехали вместе с Консерваторией в Ташкент, и, будучи освобожденным от воинской мобилизации, отец решил податься к ним. Надо сказать, что к моменту начала войны мои родители были уже близко знакомы, их роман начался в 39-м году, после того как папа расстался со своей первой женой Мариэттой Гизе. В самом начале войны мама уехала вместе с ТЮЗом на фронт, где они гастролировали с актерскими бригадами, а потом осели в эвакуации в городе Березники. Переписка между ними практически не прерывалась, только помню, что мама всегда ужасалась письмам, которые она получала от отца. Совершенно не думая, а может, и не понимая, что существовала фронтовая цензура, он писал ей "все как думает" и крыл почем зря политику партии и правительства.

Попасть из Ленинграда в Узбекистан можно было со многими пересадками. Отец быстро собрал маленький чемоданчик и, послав родителям телеграмму: "Выезжаю, встречайте, Игорь", устремился на вокзал. Так как никаких толковых карт и путеводителей по дорогам СССР в те годы не существовало, а ориентироваться в пути необходимо, отец вырвал страницу с картой и с объяснением местности из старого немецкого "Диксионера" (словаря). Карта была замечательно составлена, с пунктуальностью, присущей немцам, и с красивейшим готическим шрифтом. Этот многотомный словарь с цветными репродукциями, переложенными папиросной бумагой, издание середины девятнадцатого века, сослужил впоследствии мне куда более добрую службу, чем отцу. Не стоит описывать поезд, в котором он оказался, все это мы видели сотни раз в кино - набитость до отказа, дети, старики, мешки, чемоданы, духота... Папа говорил, что он устроился на "третьем ярусе" полок, а внизу ехала большая еврейская семья, которая всю дорогу его сердобольно подкармливала. Одна из женщин бесконечно причитала: "Нас всех убьют, нас всех убьют, нужно было оставаться дома..." Пожилой старик еврей разговорился с отцом и, узнав, что отец свободно говорит по-немецки, перешел на "идиш". Поезд то шел, то подолгу стоял, то откатывался назад, вдалеке были слышны орудийные раскаты и звуки бомбежек.

На одной из станций, совершенно потеряв ориентацию, не зная где же они находятся, отец вынул карту из своей полевой сумки и стал ее рассматривать. Уже стемнело, и разобрать какие-либо детали, сообразуясь с окружающей местностью, не было никакой возможности. Отец спрыгнул из вагона и при помощи слабого карманного фонарика пытался всмотреться в детали карты, увлекся и не заметил, как к нему подошел военный. "Что это вы тут высматриваете, молодой человек?" - резко спросил он. "Да вот, пытаюсь разобрать по карте, где мы находимся... а это трудновато", - простодушно ответил папа. "Покажите-ка мне вашу карту. Странная карта. Откуда она у вас?" И вдруг резко: "А ну-ка идем! Там разберемся!" Подтолкнул отца прикладом ружья к машине, и его, голубчика, повезли в неизвестном направлении. Шофер и военный полушепотом переговаривались, отец услышал страшные слова: "немецкий шпион".

Он оказался в Вологде, его привезли к монастырским стенам. Сразу руки за спину и поволокли в комнату, где сидел молодой, веселый и злой капитан. На пустом столе перед ним лежали пистолет и злосчастная географическая карта отца. Все происходило по классическому сценарию - угрозы, крики, мат, запугивания расстрелом, что в создавшейся ситуации и подозрении в "шпионаже" было более чем реально. В какой-то момент отцу все же удалось вставить несколько слов, он попытался прояснить обстановку, назвал свою фамилию и, конечно, сослался на своего отца, народного артиста Ивана Ершова, находящегося в эвакуации в Ташкенте.

Всем объяснениям отца допрашивавший его военный совершенно не поверил. Допросы с угрозами продолжались несколько суток, в лучших традициях тогдашнего времени. И однажды, когда отец уже потерял счет дням, после очередного разговора с капитаном его повели не в обычную его камеру, а по длинной, очень узкой каменной лестнице куда-то в подвал. У отца мелькнула мысль, абсолютно логичная в подобной ситуации: "Вот сейчас и пристрелят".

Наконец они уперлись в тупик, и солдат, гремя ключами, нащупал дверь и втолкнул отца в помещение. Отец оказался в кромешной темноте, только под ногами чувствовалась склизкость каменного пола. Но вдруг он услышал дыхание и движение, и из темноты к нему приблизился старец с длинной седой бородой и в белой рубахе.