Ксения Ершова-Кривошеина
"Русская рулетка"
Роман
"РУССКАЯ РУЛЕТКА"
"...и не введи нас во искушение,
но избави нас от лукаваго"
* * *
Я уже более двадцати лет живу в Париже, но, если сказать честно, никогда не стремилась уехать из Советского Союза, не подавала заявлений в ОВИР, не устраивала прочих уловок и демаршей, дабы, как в то время говорили, стать "выездной". В тогдашнем Ленинграде окружена я была друзьями и поклонниками, работала книжным иллюстратором для детей, посещала концерты в филармонии, выставки, много читала, слушала, как все, радио "Свобода" и Би-Би-Си. Я выросла в семье, где царили музыка, опера, драматиче-ский театр и живопись. В младенческом возрасте, чтобы успокоить мой рев, меня клали на крышку рояля, и бабушкины ученики продолжали репетировать партии или распеваться. Я была увлечена балетом и мечтала, что из меня выйдет хорошая балерина. По тем годам меня подвел рост ("Слишком высокая, - был вердикт в Вагановском училище. - Партнера не сыскать").
В свои шестнадцать лет я изучала залы Эрмитажа и Русского музея, ходила на джемсейшены в Университет, где играли замечательные джазисты и где читали стихи Соснора и Бродский. Наше поколение прикоснулось к этой непродолжительной полосе счастья в истории СССР под названием "оттепель" и "десталинизация". Воздух (буквально) был пропитан бесстрашием. Можно было танцевать (буги-вуги), читать (самиздат), петь (Высоцкого, Окуджаву и Галича), собираться компаниями с гитарой, пить сухое вино "Гамза", ходить на концерты "Мадригала" (с Андреем Волконским во главе и в зените славы) в филармонию, посещать первые квартирные выставки художников-авангардистов и, наконец... по моде (хоть и с большими трудностями!) одеваться. И еще многое другое обрушилось лавиной на нас. Более того, я смогла совсем не сложной уловкой избегнуть вступления в ряды комсомольской организации. К сожалению, длилось это всего года три-четыре: вновь посадки и аресты, выезды и высылки из страны, родина лишалась своих героев и лучших представителей интеллигенции. Кто бы мог тогда предполагать, что многих из нас судьба сведет в Париже, Лондоне или Нью-Йорке.
Странно подумать, что уже в те, шестидесятые годы в параллельном пространстве, рядом, не пересекаясь со мной, мелькал в тех же компаниях мой будущий муж, Никита Кривошеин, с которым мне суждено было встретиться только в 1979 году... в Женеве.
И уже разбирая архив моего деда, в прошлом знаменитого оперного певца Ивана Ершова, я обнаружила фотографию, на которой изображен дед, мама Никиты, его тетушка и Борис Зайцев. 1910-1911 годы, Гурзуф, имение Мещерских. Иван Ершов посещал эту семью, пел у них на музыкальных вечерах, писал портрет Наталии Алексеевны, тетушки Никиты (дед еще был и талантливый художник), ухаживал за ней. Так что ее вопрос по телефону из Нью-Йорка, через семьдесят лет - похожа ли я на своего деда? - был достаточно сюрреалистичен для нас с Никитой, но не для нее.
На обороте этой групповой фотокарточки рукой моей бабушки (Софьи Владимировны Акимовой) подробно выписаны дата, место, фамилии. А на другой открытке - портрет Наталии Алексеевны Мещерской и Бориса Зайцева, писанный моим дедом.
Эти странности и, как оказывается, закономерности предопределены нашей судьбой. Разбитые и рассеянные черепки склеились.
В детстве у меня была нянечка. Она досталась мне "по наследству" от папы, которого она вынянчила. Сейчас уже таких нянь нет, их класс вымер, а это были особые женщины.
Родная сестра моей няни одевала бабушку для сцены и заведовала ее театральным гардеробом. Я помню, что ее звали Дуду. Обе сестры приехали из новгородской деревни Крестцы на заработки в Петербург в 1909 году. Крестцы славились вышивкой, которая так и называлась "крестецкой строчкой". Дуду и моя нянечка были мастерицами в шитье и вышивке. Все детство нянюшка меня обшивала, особенно она любила шить костюмчики для моих кукол из розового целлулоида. Кукол у меня было три, но все с большим гардеробом. Нянечка была доброты неземной, все мне прощала и совершенно не занималась тем, что называется воспитанием. Она была малограмотная, сама выучилась писать и читать. Набожность и церковность няни сыграли большую роль в моем сердечном и душевном воспитании. Помню как она почти машинально, но постоянно молилась, казалось, между делом... Моим первым учителем была она, и уже в три года я разбирала по складам предложения.
С личной жизнью ей не повезло. Первый раз она вышла замуж в 32 года, и муж ее умер в первую брачную ночь. Второй оказался пьяницей и бил ее. Стерпеть она этого не смогла и ушла от него. Детей у нее не было, а любовь к ним была большая. Так она и попала в нашу семью, вначале выходила, вынянчила моего отца (ее Гуленьку), а потом уж и меня. Жила она вместе с нами и была совершенно родным человеком.
Прогулки с няней были каждодневными. Почти каждый день мы ходили в Александровский сад (напротив Адмиралтейства) или доходили до Михайловского и Летнего. Весной мы собирали подснежники в большие белые букеты, осенью желтые и красные листья, а в маленькую корзиночку шли желуди. Зимой санки, катание с ледяных горок, бух... и все лицо жжет, нянечка меня бранит, выбивает из валеночек снег.
