Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917) - [384]

, возможность продвижения дальше этого рубежа предусматривалась лишь в крайнем случае, если русские упрутся. Поскольку подобное казалось невероятным — каких-либо контрмер со стороны русской армии в течение операции не ожидалось, — Людендорф уже на заседании Коронного совета прозрачно намекнул на ограниченность своих целей: «Если у нас будет Динабург, мы сэкономим 1 дивизию». Взятие столицы и свержение большевиков даже в данной ситуации никогда не входило в его планы; он стремился наступлением усилить позиции Ленина настолько, чтобы тот справился со своими противниками в Совнаркоме (в Хомбурге Людендорф причислил к ним и наркома иностранных дел Троцкого, которого там всячески поносили) и смог подписать мирный договор: «Троцкого надо свалить, новое правительство подпишет мир». По предложению Гинденбурга Коронный совет единогласно решил объявить договор о перемирии расторгнутым и — по истечении предусмотренного договором семидневного срока — начать наступление.

Когда заместитель министра иностранных дел фон дем Буше известил германскую делегацию в Брест-Литовске (а телеграфное агентство Вольфа — весь мир) о прекращении перемирия, объявив, что по истечении установленного в договоре срока германское правительство оставляет за собой «свободу действий в любом направлении»[3446], Ленин тут же воспользовался моментом. Он начал «целеустремленно гнуть с в о ю линию [разрядка в тексте. — Е. И. Ф.]»[3447]. Как и следовало ожидать, с продвижением немцев сопротивление его товарищей германским условиям мира медленно, но верно стало таять. 20 февраля Людендорф через Гинденбурга передал в Министерство иностранных дел новые, ужесточенные требования[3448], 21 февраля Ленин в «Правде» под псевдонимом Карпов свел счеты с противниками своего курса[3449]. В тот же день он составил декрет Совнаркома под названием «Социалистическое отечество в опасности»[3450], где противопоставил «революционной войне», которой жаждали его левые соратники, «революционную оборону». Декрет был призван мобилизовать страх населения столицы перед немецкой оккупацией в поддержку его правительства и позволить ему «додушить» столичную буржуазию (дополнение к декрету от 21–22 февраля прямо распространяло драконовские меры на «богатый класс»[3451]). Он дал Ленину псевдоправовые средства для последовательной реализации задач, поставленных в его работе «Государство и революция», под предлогом близкой опасности захвата столицы врагом. Этот декрет создал «практику принудительного труда, которая с течением времени затронула миллионы граждан»[3452]. Он предоставлял «все силы и средства страны целиком… на дело революционной обороны», обязывал революционные организации «защищать каждую позицию до последней капли крови» и подчинял «всех работоспособных членов буржуазного класса, мужчин и женщин» надзору красногвардейцев, постановляя «сопротивляющихся — расстреливать». Лиц, которые не принадлежали к имущему сословию, но подлежали уничтожению по другим причинам, декрет требовал расстреливать «на месте» как «неприятельских агентов, спекулянтов, громил, хулиганов, контрреволюционных агитаторов, германских шпионов [!]».

Чтобы какие-нибудь непослушные офицеры или войсковые части во время ограниченного продвижения немцев не открыли нежелательные боевые действия, Ленин назначил Владимира Бонч-Бруевича членом Комитета революционной обороны Петрограда, а его брата Михаила руководителем военной разведки на нарвском участке[3453]. Ленинские предосторожности были излишними. Это наступление, которое Макс Хоффман окрестил «самой странной войной»[3454], какую он когда-либо видел, в действительности представляло собой беспрепятственное, не только не сдерживаемое никакими контрмерами, но и поощряемое нарочитой пассивностью вторжение германской завоевательной армии до определенного рубежа, занятие частей Прибалтики, давно отданных Лениным на словах и на деле, и выход к границам собственно русских областей. Продвижение немцев только «выглядело угрозой»[3455] Петрограду и ввиду полного отсутствия сопротивления где бы и когда бы то ни было шло всецело под контролем и «по плану»[3456].

Операция осуществлялась тремя маршевыми колоннами. III резервный корпус 10-й армии генерал-фельдмаршала фон Эйхгорна направил 14-ю ландверную дивизию на узловой железнодорожный пункт Минск по железной дороге. По прибытии в Минск (21 февраля) дивизия взяла много трофеев и конфисковала подвижной состав, причем «3000 русских офицеров и 10 000 рядовых, в том числе весь штаб русского Западного фронта, играли роль безучастных зрителей»[3457]. К 14-й ландверной дивизии присоединилась, тоже по железной дороге, 18-я ландверная дивизия группы армий Линзингена. «Крепко взяв город в руки», 22 февраля они получили приказ ВК подняться вверх по Двине, «овладеть Полоцком», «выдвинуть передовые части к Борисову, поезда к Орше». Приезжая поездами в Бобруйск, Борисов и Полоцк, они и там забирали подвижной состав. Части, высланные по железной дороге на Полоцк, прибыли в город, когда советское правительство приняло германские условия. Пока Обер-Ост не прекратил операцию 2 марта, «железнодорожное» наступление докатилось до Могилева. При установлении демаркационной линии «во владение немцев» отошел еще и город Орша.