Русская революция. Ленин и Людендорф (1905–1917) - [344]
Несколько раз Ленина в квартире Ровио навещали сестра Мария и жена, приезжавшие с соблюдением строгой конспирации, переодетыми, с фальшивыми документами. Сестра передавала его письма в петроградский ЦК. Крупская в первый приезд отыскала убежище мужа по описанию местности и нарисованному плану, которые он прислал ей в «химическом письме»[3110]. Упоминание о письме, написанном химическими чернилами, которое даже составителям советской биографической хроники Ленина показалось важным, говорило о том, что Ленин в доме Ровио располагал специальными техническими средствами. Достались они ему, скорее всего, из нелегальной мастерской агентов, с которыми вместе работали или, по крайней мере, контактировали Ровио и его товарищи. Наличие химических чернил у русских полицейских чиновников в то время было необычно, зато в подпольных и шпионских кругах весьма распространено. Некоего «доверенного человека», приславшего как-то в Берлин «письмо химическими чернилами», держал в Гельсингфорсе и Вальтер Николаи[3111].
Совпадение этих данных у Гемппа и Крупской, а также в ленинской биохронике, возможно, указывает на примечательную взаимосвязь. Если «доверенный человек» отдела IIIb ВК в Гельсингфорсе идентичен Густаву Ровио или кому-то из его товарищей, то круг замыкается: значит, Николаи поместил Ленина в Гельсингфорсе в доме своего агента или его знакомого, чтобы предоставить к его услугам технические возможности и налаженную связь местной агентуры с соответствующими службами ВК. Ибо Ленин в то время занимал все внимание германских разведслужб; любой сведущий сотрудник «напряженно ждал, что будет делать Ленин»[3112]. Рассказывая впоследствии, как он истосковался, «сидя в подполье в момент, когда так важно было быть в центре подготовки к борьбе»[3113], и Крупская, и советская биохроника Ленина опускали главное: его тайное жилище в Гельсингфорсе как раз и являлось центром всех приготовлений; из этого пристанища беглеца, расположенного на практически равном расстоянии от Петрограда по суше и от Стокгольма по морю, вели логистические мосты Ленина и агентов ВК к петроградскому ЦК, с одной стороны, и большевистским внешним пунктам в Стокгольме и Копенгагене, с другой. Между названными столицами курсировали ленинские связные с разведчиками при германских посольствах, Фюрстенберг-Ганецкий поддерживал связь со стокгольмским Штайнваксом и копенгагенским Парвусом, последний, с 1916 г. германский гражданин, перекачивал мнимые прибыли своих подставных фирм через стокгольмский «Нюа банкен» в тайные кассы петроградского ЦК, Радек вместе с агентом разведки германского Главного морского штаба[3114] Густавом Майером ездил с немецким паспортом в Копенгаген на переговоры с Брокдорф-Ранцау, и, наконец, хоть и с небольшими перерывами, но во все время пребывания Ленина в финской столице его личный связной с ВК Карл Моор находился в соседнем Стокгольме. Немецкий куратор Моора, Нассе, тоже теперь часто разъезжал между Берном и Стокгольмом, заглядывая по пути в Имперское казначейство и забирая там предназначенные для Ленина субсидии[3115].
Моор теперь, не стесняясь, так открыто вел работу посредника между учреждениями германской разведки в Берне/Берлине и большевиками, что обратил на себя внимание австрийского представительства в Стокгольме[3116]. В мае 1917 г. он придумал модель передачи большевикам крупных сумм под видом частных пожертвований[3117], во избежание компрометации, и с тех пор активно привлекался к такой передаче[3118]. Обладателю паспорта нейтральной страны — как показали поездки Улофа Ашберга в Россию в первой половине 1917 г. — ничто не мешало осуществлять ее в любое время. Пассажирские рейсы шведских и финских кораблей между двумя столицами с началом войны прекратились, но сообщение по второстепенным маршрутам между небольшими портами продолжалось, да и грузовые перевозки под нейтральным флагом не заглохли, так что существовала возможность сесть пассажиром на шведское или датское транспортное судно. Поездка, например, из Стокгольма в Або (Турку) тогда занимала целый день, но совершать ее можно было регулярно. Летние месяцы 1917 г. принесли Карлу Моору, судя по приобретению им помпезной виллы «Норис» в Берне, величайшие доходы, свидетельствовавшие о повышенном интересе германских и австрийских работодателей к результатам его посреднической деятельности, — что стало причиной много обсуждавшегося письма, написанного Лениным в Заграничное бюро ЦК РСДРП(б) в Стокгольме 17 (30) августа и в несколько последующих дней, в котором он велел удостовериться в надежности неосторожного и гиперактивного связного Моора
