Русская поэзия за 30 лет (1956-1989) - [36]

И возникает в стихах Дубровиной апокалипсис природы… Особенно остра в её стихах никогда не оставляющая тревожность от того, что мы многого не видим… А когда замечаем, то уже поздно:

……………………………..

И как там в веках отзовётся

Покорная гибель цветка.

И влаги не вымолят лозы,

В сухом отмерцав серебре,

И вытечет жизнь из берёзы,

Из раны струясь по коре.

Касаток последняя стая

Исчезнет вдали за рекой,

И рыбка умрёт золотая,

В тоске от корысти людской…

У Дубровиной встречается и навязшая в зубах Ярославна. Собственно говоря, Ярославна была таким штампом 60-х, наряду с кафе «Алые паруса». Но у Дубровиной получается и о ней сказать по-человечески, смешав в нескольких строчках былинные аллюзии, «Слово о полку» и «Песнь песней».

Пенный Волхов бежит из Ильменя,

Близок бой, кружит воронье…

Обними меня, положи меня

Как печать на сердце твое!

P.S. Эту статью я написал 25 лет назад. Перечитывая её и исправляя и меняя в ней что-то, я понял, что в продолжающих мне и сейчас нравиться стихах Элиды Дубровиной, к величайшему сожалению, можно увидеть ростки нынешнего ходульного русского национализма.

21. ДОКАЖИ, ЧТО ТЫ НЕ ВЕРБЛЮД (Борис Чичибабин)

Я помещаю эту статью, написанную, как и другие, больше четверти века назад, с очень малыми изменениями, как дань поэту того и только того времени, которого, увы, сейчас читать неинтересно.

В семидесятые годы о поэте Борисе Чичибабине было известно, наверное, меньше, чем о каких-нибудь пиитах восемнадцатого столетия… Книг не было. Даже в "Днях поэзии" имя его практически не встречалось.

…

Однако в справочнике Союза писателей за 1970 год значится, что Борис Чичибабин — псевдоним Бориса Александровича Полушина, тогда жившего в Харькове.

Только в конце восьмидесятых годов стало известно, что прямо с войны Чичибабин отправился в ГУЛАГ. В тюрьме он написал «Красные помидоры», а в лагере — «Махорку», и эти стихи вскоре стали народными песнями. Когда Чичибабин вернулся из лагеря, его стали изредка печатать и даже приняли в Союз писателей…

А в 1973 году, после того как его стихи стали широко расходиться в самиздате, а главное, после публичного чтения резкого стихотворения о «воровских похоронах» Твардовского, Чичибабина из Союза писателей исключили.

Вот что он написал после этого:

Нехорошо быть профессионалом:

Стихи живут, как небо и листва.

Что мастера? — Они довольны малым,

А мне, как ветру, мало мастерства.

После исключения из Союза Писателей Чичибабин многие годы работал экономистом в трамвайном парке… В советских изданиях семидесятых и восьмидесятых годов стихов его я не видел. Да они и не появлялись там. Но стихи его ходили в самиздате.

Как писал позднее критик и философ Григорий Померанц «Уход из дозволенной литературы… был свободным нравственным решением, негромким, но твёрдым отказом от самой возможности фальши»

В конце семидесятых в альманахе "Глагол" ("Ардис", Мичиган) появилась большая подборка стихов Чичибабина. А потом — в "Континенте" мне досталось весёлое занятие — готовить к печати присланную из Харькова контрабандой подборку его стихов.

И кровь, и крылья дал стихам я,

И сердцу стало холодней –

Мои стихи, мое дыханье,

Не долетело до людей.

Как будто я свалился с Марса,

Со мной ни брата, ни отца,

Я слишком долго начинался,

Мне страшно скорого конца…

Вот что говорит он говорит о себе:

В моей дневной одышке,

В моей ночи бессонной

Мне вечно снятся вышки

Над лагерною зоной.

Он и к концу 60-х годов утверждает: «Ещё не умер Сталин!»

И вот — об отношениях со своей страной:

В ней от рожденья каждый

Железной ложью мечен,

А кто измучен жаждой,

Тому напиться нечем.

Ясно, что автору таких строк было "не место в рядах". С этим уж точно соглашались все литературные номенклатурщики. Это их было место — в Союзе, ведь они — люди уважаемые, солидные, а тут вдруг кто затесался, как можно! — себя, то есть советского писателя, сравнивает с верблюдом!

Он тащит груз, а сам грустит по сини,

Он от любовной ярости вопит,

Его терпенье пестуют пустыни,

Я — весь в него, от песен до копыт.

Его удел ужасен и высок:

И я б хотел меж розовых барханов

Из-под поклаж с презреньем нежным глянув,

С ним заодно пописать на песок

Зыбучие пески писательской организации вполне достойны такого к ним отношения, особенно со стороны человека, который, оставаясь сам собой, делает свое дело одиноко — годами, десятилетиями, так, словно не существует соблазнов и нет фальши, пропитавшей воздух — "Ни с врагом, ни с другом не лукавлю" — пишет он. А в своей программной вещи "Искусство поэзии", посвященной молодому поэту Александру Вернику, который вскоре после её написания эмигрировал, Чичибабин не случайно вспоминает Сократа.

Стоицизм — вот термин, характеризующий его позицию.

Как выбрать мед из сатанинских сот

И ярость правоты из кротости Сократа,

Разговорить звезду, и на ладошку брата

Свести ее озноб с Михайловских высот?

Только поэзия по его мнению способна "выбрать мед" — прозаик же –

… волен жить меж страхов и сует,

кумекать о добре и в рот смотреть кумиру,

а нам любовь и гнев настраивают лиру…

Поэзия для него — ежедневное распятие:

Лишь избранных кресту поэзия поит…

И если в начале этой оды — главный герой — Сократ, то в конце ее возникает Иисус. Это не удивляет. Ведь многие философы ещё в поздне-античные времена говорили, что Сократ в какой-то мере — один из предтеч Христа…