Русская литература: страсть и власть - [110]

Но есть более традиционное прочтение, добролюбовское, при котором, дословно говорит Добролюбов, «самый сильный протест вырывается из самой слабой груди». Протестует именно женщина, потому что все остальные притерпелись. Писарев спрашивает: «Почему она не может переносить то, что переносится спокойно миллионами русских семейств?» А вот потому и не может, что не желает притерпеваться и приспосабливаться. Это тип героини, которая не хочет мириться с окружающей гнусностью. Гнусность эта двух родов. Одна – это колоссальное невежество, чудовищное. Помните стенные росписи старинной постройки, руины, где между гуляющими находятся толкователи, которые говорят: «А это Литовское разорение. Битва! видишь? Как наши с Литвой бились». – «Что ж это такое Литва?» – «Так она Литва и есть». – «А говорят, братец ты мой, она на нас с неба упала». Помните странницу Феклушу, которая рассказывает про людей с песьими головами, рассказывает примерно то, что можно услышать в большинстве русских провинциальных городов. Но главная гнусность города Калинова заключается в том, что это город конформистов. Город людей, которые спокойно мирятся и с таким Диким, и с такой Кабанихой, и с этим дремучим невежеством, с этим диким домашним насилием. Потому что единственный способ воспитания жены – это немножко побить ее. И потому Катерина предстает прежде всего человеком, не желающим принимать эту действительность, не желающим с ней уживаться, а не истеричкой, которая от нечего делать, от ничтожных выводов производит грандиозные действия, которая во всем видит трагедию.

Другое дело, что у нее нет никаких возможностей для борьбы. Единственное, что она может сделать, – это покончить с собой. Перед нами драма, где внутренняя жизнь героини выражается только в ее монологах, хотя монологи ее и крайне непоследовательны. И потому перед нами драма, которая дает возможность двоякой трактовки. Для одних это пьеса о крахе русского семейного уклада, который был хотя и жесток, но крепок. Для других это пьеса о чудовищном невежестве и зверстве, которая заканчивается благодаря новым молодым, может быть, недостаточно самостоятельным, но уж по крайней мере смелым и искренним людям, которые не желают этого терпеть. Драматическая форма, дающая эту рогатку, эту развилку, возможность двух различных подходов, – это и есть существенное завоевание Островского.

Но что делает пьесу по-настоящему сценичной и что превращает ее в один из хитов русской сцены («Гроза» по числу постановок едва ли не лидер у Островского)? Это, конечно, идея грозы, которая вынесена в название.

Есть две знаменитые русские пьесы – и обе про расплату. Одна называется «Гроза», вторая, написанная раньше, – «Ревизор». И «Ревизор», и «Гроза» – о людях, которые живут в ожидании расплаты. Вот приедет ревизор и все расставит по местам. Скоро произойдет гроза, которую мы давно заслужили своим безобразным поведением. Мы все живем в ожидании, что наша такая прочная, такая крепкая жизнь, наши семейные устои, наш невежественный и тупой городничий, наш очень похожий на него Дикой, вся эта самоупоенная темная телесная купеческая сонная жизнь провинциального города – вся она под очистительной грозой погибнет. Потому что мы давно живем так, что заслужили и ревизора, и грозу. Мы надеемся, что как-нибудь пронесет. А вот нет. Вдруг нашелся человек, которому не захотелось терпеть, и это Катерина.

Есть в «Грозе» еще один носитель светлого начала, человек, которому достается произнести финальную реплику: «Тело ее здесь, возьмите его; а душа теперь не ваша: она теперь перед судией, который милосерднее вас!» Образ Кулигина восходит к Кулибину – главному российскому изобретателю-самоучке, легендарному персонажу, создателю знаменитых часов, подаренных Екатерине. Очень неслучайно, что Кулигин напевает Ломоносова: «Ночною темнотою покрылись небеса, / Все люди для покою закрыли уж глаза». Он – носитель вот этого разумного, дилетантского, конечно, самоуческого, но тем не менее доброго и гуманного начала. Но почему Кулигина нельзя назвать «лучом света в темном царстве»? Да потому, что он примиряется с окружающим. Он страшно боится Дикого. Просит у него денег на эксперименты, но, когда не получает ничего, да еще когда Дикой орет на него, он в панике бежит от него. А уж возражать?..

Дикой, в общем-то, беззлобный персонаж, он орет, он ворчит, он алкоголик, но, по большому счету, он не злодей. Во всяком случае, несознательный злодей. А вот Кабаниха – лицемерная, фарисейская, плетущая паутину своих словес плесень. Самое отвратительное, что она занимается публичной благотворительностью. Помните, Феклушка говорит: «…многие люди, вот хоть бы вас взять, добродетелями, как цветами, украшаются». А на самом деле «Ханжа, сударь! Нищих оделяет, а домашних заела совсем», – говорит Кулигин. Кабаниха – хитрое и страшное явление.

Но кто действительно основа темного царства – это Феклуша. Темное мировоззрение, картина мира темного царства выражена больше всего в словах Феклуши. Островский замечательно дозирует в своих пьесах коммерческое, фарсовое и трагедию. У него в любой самой драматичной пьесе есть эпизоды поразительно смешные. И вот вам, пожалуйста, чистая трагикомедия: