Русская красавица. Анатомия текста - [29]
В другой ситуации, я в ответ на эту «кошку» обязательно рассмеялась бы. А может даже, шутя, обиделась, усмотрев в сравнении с животным что-то унизительное для женско-мужского равноправия. Но говорил Боренька искренне. Совершенно не для комплимента, а, скорее, из самоанализа. И это сразу же покоряло. И все-все-все, даже банальности, или откровенные грубости, делало приятными и запоминаемыми.
— Это, наверное, потому что мы друг другу созданные, — отвечала я тогда, cгоряча уверовав вдруг и в легенду о половинках, и во все прочие хорошести…
А со стороны — если бы вдруг кому-то пришло в голову наблюдать — нас, наверно, сочли бы безнадежными и озабоченными. Приступы взаимного притяжения стреляют наповал, без предупреждения и в самые неподходящие моменты.
То в лифте, когда одного взгляда друг на друга достаточно, чтоб в четыре руки впиться в кнопку «стоп» и броситься друг в друга, будто впервые встретились. А соседям ведь этого не объяснишь, и они давай лифт вызывать. А мы заняты — послушно едем куда вызвали, и лишь в последний момент соображаем, где находимся и успеваем снова на «стоп» нажать. А потом засылаем лифт куда подальше, уже не останавливаясь, и жалея где-то в дальней точке сознания, что не живем в стоэтажном небоскребище и совершенно не соображая, что вообще в нескольких этажах отсюда ждет нас изолированная и вполне подходящая для уединения комната…
То на Борькин День рождения, на балконе, когда в комнате, отделенная от нас плотными шторами, смотрит какое-то видео одна толпа гостей, а внизу, под подъездом, весело курит другая. И та, нижняя, кричит нам что-то, разумеется, о чем-то спрашивает. А я, вцепившись в перила, свешиваю голову вниз, невероятным усилием воли вникаю в смысл их реплик, отвечаю что-то, как ни в чем не бывало, а Боренька сзади стоит, покачиваясь, но изгибается так, что снизу его не видно. А все потом думают что у меня всегда, от природы такая блаженно-глупая физиономия и яркий румянец на лице…
— Фу-ух, ты делаешь из меня сумасшедшего, — выдыхает Борька, поднимается, явно нехотя, и принимается собирать разбросанную по полу одежду. — У! Новый носовой платок? Сколько ж их у тебя?
Атрибуты моего белья неизменно кажутся ему слишком маленькими для человеческих, и иначе, как носовыми платками, мои трусики Боренькой не величаются.
— Да ну тебя! — я вспоминаю, зачем приехала и пытаюсь вернуть состояние. Не тут-то было! Еще одна отличительная Боренькина особенность — умение наполнять меня радостью. Уж не знаю, может, витамины какие в его жидкости содержатся, но едва соприкоснувшись с ним (нет, ну не едва, а вполне основательно), теряешь всякое умение обижаться или расстраиваться. Чувствуешь себя счастливой, и потому совершенно не падкой на обидные мелочи, если, конечно, они не исходят от самого Бореньки.
— Я столько всего тебе рассказать хотела, нажаловаться, а ты взял, все испортил, — противореча собственным словам, сияю я.
— Не поверишь, у меня те же мансы. — Боренька грустно разводит руками, — Народ опять бунтует. Записываться здесь не хотят. Одному — живые барабаны подавай, компьютерные, дескать, все портят. Ну, где я их возьму? Сэм считает, что это лишнее, а сам я такую покупку не потяну, и выпросить, вроде, не у кого… Другому — пристрели саксофониста. Я бы пристрелил, если б он не был Сэмкиным племянником… Впору в петлю лезть, а тут появляешься ты, и все вокруг резко мельчает. И даже стыдно как-то: такой проект гибнет, а мне совершенно пофиг… Все зло не от женщин, а от одной женщины. Причем каждому — от своей. Мне — от тебя. Впрочем, и добро тоже оттуда. Охренеть можно!
— Не надо, про петлю. Моя Марина — ну, та, что повесилась, перед тем как это сотворить, кучу гадостей про меня напридумывала. А я способствовала этому по глупости. И теперь, не смыть, не переубедить, не переиграть уже. И так не по себе от этого было, что я даже с похорон сбежала, тем более, что они придурошные…
И мы смеемся с Боренькой, будто решились уже все проблемы, и отправляемся на кухню пить зеленый чай и друг другу сочувствовать.
— Ну, ты это, мать, не переживай. Со всеми бывает. Она ж, ты говоришь, перед смертью была прибацанная, вот такое и написала. А сейчас, вероятно, уже вылечилась, а значит, по-другому думает. Да одного взгляда на тебя достаточно, чтоб понять, что вся эта попсовая чепуха, про нормальную жизнь и мальчиков, только для смеха могла из тебя вылезти. Для смеха или для самобичевания…
Вот как хорошо. И никаких «про покойников или так, или не так», и никаких «как ты можешь!». До чего же хорошо с Боренькой…
— Слушай! — меня вдруг осеняет несусветная мысль. — А ведь если ты самостоятельно попробуешь альбом записать, ну, без спонсорства Сэма, это ведь лучше будет? Знаешь, кажется, я сегодня нашла одного интересного спонсора… Или это не честно по отношению к Сэмушке?
— Честно — не честно, — Боренька отмахивается. — А со спонсорами это, как с женами. Каждая следующая — хуже предыдущей. У нового спонсора новые капризы будут. К Сэмке я уже попривык, да и толковый он… Если выберет все-таки время, классные вещи делать станет. Я ведь помню, что он может… Эх, еще б и он вспомнил это же…
…Харьков, 1950 год. Страну лихорадит одновременно от новой волны репрессий и от ненависти к «бездушно ущемляющему свободу своих трудящихся Западу». «Будут зачищать!» — пророчат самые мудрые, читая последние постановления власти. «Лишь бы не было войны!» — отмахиваются остальные, включая погромче радио, вещающее о грандиозных темпах социалистического строительства. Кругом разруха, в сердцах страх, на лицах — беззаветная преданность идеям коммунизма. Но не у всех — есть те, кому уже, в сущности, нечего терять и не нужно притворяться. Владимир Морской — бывший журналист и театральный критик, а ныне уволенный отовсюду «буржуазный космополит» — убежден, что все самое плохое с ним уже случилось и впереди его ждет пусть бесцельная, но зато спокойная и размеренная жизнь.
Харьков 1930 года, как и положено молодой республиканской столице, полон страстей, гостей и противоречий. Гениальные пьесы читаются в холодных недрах театральных общежитий, знаменитые поэты на коммунальных кухнях сражаются с мышами, норовящими погрызть рукописи, но Город не замечает бытовых неудобств. В украинской драме блестяще «курбалесят» «березильцы», а государственная опера дает грандиозную премьеру первого в стране «настоящего советского балета». Увы, премьера омрачается убийством. Разбираться в происходящем приходится совершенно не приспособленным к расследованию преступлений людям: импозантный театральный критик, отрешенная от реальности балерина, отчисленный с рабфака студент и дотошная юная сотрудница библиотеки по воле случая превращаются в следственную группу.
Харьков, роковой 1940-й год. Мир уже захлебывается войной, уже пришли похоронки с финской, и все убедительнее звучат слухи о том, что приговор «10 лет исправительно-трудовых лагерей без права переписки и передач» означает расстрел. Но Город не вправе впадать в «неумное уныние». «Лес рубят – щепки летят», – оправдывают страну освобожденные после разоблачения ежовщины пострадавшие. «Это ошибка! Не сдавай билеты в цирк, я к вечеру вернусь!» – бросают на прощание родным вновь задерживаемые. Кинотеатры переполнены, клубы представляют гастролирующих артистов, из распахнутых окон доносятся обрывки стихов и джазовых мелодий, газеты восхваляют грандиозные соцрекорды и годовщину заключения с Германией пакта о ненападении… О том, что все это – пир во время чумы, догадываются лишь единицы.
Иронический детектив о похождениях взбалмошной журналистки. Решившая податься в политику бизнес-леди Виктория становится жертвой шантажиста, с которым встретилась в Клубе знакомств. Тот грозит ей передать в прессу фотографии, компрометирующие начинающую политикессу. А это, понятное дело, не то, что ей нужно в начале карьеры на новом поприще. Однако негодяй не знает о том, что у Виктории есть верная и опасная подруга — предприимчивая журналистка Катя Кроль. Виктория просит Екатерину разоблачить негодяя, но уверенной в себе барышне придется столкнуться с непростым противником…
В молодежном театре «Сюр» одна за другой исчезают актрисы: Лариса, Алла и Ксения. Все они претендовали на главную роль в новом спектакле. Интересное дело, как раз для детективного агентства, которое занимается нестандартными расследованиями. Но главный сыщик Георгий страдает ленью и «звездной болезнью», и за дело берется его невеста Катя Кроль. Ей удается выяснить, что Лариса и Алла были влюблены в одного и того же человека. А что, если это как-то связано с их исчезновением? Неожиданно Ксения возвращается сама и просит Катю никому не говорить о том, что расскажет ей…
За молодой писательницей Владой, дочерью бизнесмена, погибшего при загадочных обстоятельствах, охотятся преступники… Это могло бы стать запуганной детективной историей, однако стало — историей любви, страстной, неистовой, преодолевающей на своем пути любые преграды. Историей любви женщины, которой не на кого рассчитывать в этом мире, — и мужчины, который готов снова и снова рисковать собственной жизнью ради возлюбленной. Книга издана на русском и на украинском языках. Во втором случае под названием "Аморе".
Знакомьтесь, Рик Гутьеррес по прозвищу Кошачий король. У него есть свой канал на youtube, где он выкладывает смешные видео с котиками. В день шестнадцатилетия Рика бросает девушка, и он вдруг понимает, что в реальной жизни он вовсе не король, а самый обыкновенный парень, который не любит покидать свою комнату и обожает сериалы и видеоигры. Рик решает во что бы то ни стало изменить свою жизнь и записывается на уроки сальсы. Где встречает очаровательную пуэрториканку Ану и влюбляется по уши. Рик приглашает ее отправиться на Кубу, чтобы поучиться танцевать сальсу и поучаствовать в конкурсе.
Книга современного итальянского писателя Роберто Котронео (род. в 1961 г.) «Presto con fuoco» вышла в свет в 1995 г. и по праву была признана в Италии бестселлером года. За занимательным сюжетом с почти детективными ситуациями, за интересными и выразительными характеристиками действующих лиц, среди которых Фридерик Шопен, Жорж Санд, Эжен Делакруа, Артур Рубинштейн, Глен Гульд, встает тема непростых взаимоотношений художника с миром и великого одиночества гения.
Июнь 1957 года. В одном из штатов американского Юга молодой чернокожий фермер Такер Калибан неожиданно для всех убивает свою лошадь, посыпает солью свои поля, сжигает дом и с женой и детьми устремляется на север страны. Его поступок становится причиной массового исхода всего чернокожего населения штата. Внезапно из-за одного человека рушится целый миропорядок.«Другой барабанщик», впервые изданный в 1962 году, спустя несколько десятилетий после публикации возвышается, как уникальный триумф сатиры и духа борьбы.
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Четвёртая, заключительная книга цикла "Русская красавица". Читать нужно только после книги "Русская красавица. Анатомия текста"."Весь мир — театр, а люди в нем — актеры!" — мысль привычна и потому редко анализируема. А зря! Присмотритесь, не похожи ли вы на кого-то из известных исторических личностей? А теперь сравните некоторые факты своей биографии с судьбой этого "двойника". То-то и оно! Количество пьес, разыгрываемых в мире-театре, — ограниченно, и большинство из нас живет "событие в событие" по неоднократно отыгранному сценарию.
Психологическая драма, первая из четырех книг цикла «Русская красавица». Странное время — стыки веков. Странное ремесло — писать о том, как погибли яркие личности прошлого междувечья. Марина Бесфамильная — главная героиня повести — пишет и внезапно понимает, что реальность меняется под воздействием её строк.Книга сложная, изящная, очень многослойная, хорошо и нервно написанная. Скажем так: если и не серьезная литература в полной мере, то уж серьезная беллетристика — на все сто.Очень много узнаваемых персонажей.
Вторая книга цикла "Русская красавица". Продолжение "Антологии смерти".Не стоит проверять мир на прочность — он может не выдержать. Увы, ни один настоящий поэт так не считает: живут на износ, полагая важным, чтобы было "до грамма встречено все, что вечностью предназначено…". Они не прячутся, принимая на себя все невозможное, и потому судьбы их горше, а память о них крепче…Кабаре — это праздник? Иногда. Но часто — трагедия. Неудачи мало чему учат героиню романа Марину Бесфамильную. Чудом вырвавшись из одной аферы, она спасается бегством и попадает… в другую, ничуть не менее пикантную ситуацию.