Русская идея как философско-исторический и религиозный феномен - [56]
Такова вкратце суть магистральной методологии. Далее в данном исследовании есть обращение к ряду частных, но принципиально важных методологических приемов. Так, я посчитал целесообразным не отходить от традиционного методологического принципа – обоснования актуальности темы. Был реализован многоаспектный вариант. Помимо собственно методологического аспекта (магистральная методология), тема актуализировалась в аспектах: а) социокультурном; б) научно-теоретическом; в) духовно-нравственном; г) идеологическом. Эти и некоторые другие аспекты, в сущности, проходят через всю работу, хотя терминологически они как бы сосредоточены в первой главе.
Во всех аспектах присутствовало обращение к конкретике – стремление укрепить актуализацию темы связью с современностью и ссылками на религиозно-философские источники и литературу XIX–XXI веков, неизбежно выходя к России и русской идее.
Социокультурный аспект позволил обратить внимание на остроту современных дискуссий по проблеме русской идеи. В частности, внимание обращалось на два «скепсиса» в отношении проблемы русской идеи, бытующие сегодня: в многонациональной и многоконфессиальной стране акцент на русской идее не только алогичен, но и опасен; русскую идею некоторые скептики отождествляют с русскими, выстраивая фантазии о русском шовинизме, фанатизме и даже экстремизме в совокупности с панславизмом. Здесь важно, забегая вперед – к идеологическому аспекту, обратить внимание пресловутых скептиков на то, что они, сами того не желая, солидаризируются с рядом европейских и американских идеологов, извращающих историю России. В тексте работы некоторые имена названы. Повторяться не следует, но именно с русской идеей и теорией «Москва – Третий Рим» (XV–XVI вв.) связаны целенаправленное искажение русской истории и тенденциозные обоснования современной угрозы Европе и миру якобы со стороны России. России инкриминируются девальвация демократии и реальный экспансионизм, а корни этих далеко не случайных идеологических диверсий идут из якобы панславистского характера русской идеи, рожденной старцем Елиазарова монастыря Филофеем (XV–XVI вв.), а затем подхваченной российскими самодержцами.
Замечу, что и в наши дни полемика по поводу теории «Москва – Третий Рим» не прекращается. Заключая работу, правомерно повторить главные аргументы в защиту идей старца Филофея и его возможных соавторов.
Во-первых, документально доказано (см. подстрочные комментарии) отсутствие прямых политических выходов из названной теории. Она несет в своем замысле и содержании глубинный духовно-нравственный заряд – аргументированную тревогу (нет необходимости повторять эпохальные обстоятельства) за судьбу православия в России и возможные по тем временам пути и средства укрепления и развития православной веры.
Что же касается так называемых экстраполяций тех, кто жил и действовал в поздние эпохи, пусть им будет судьей история православной России, успешно по милости Божией реализующей заветы старца Филофея.
Во-вторых, очень высока вероятность в гениальной прозорливости инока тех далеких времен. Имеются в виду логично вытекающие из его теории неотразимые вопросы (они же абсолютные контраргументы скептикам): где, когда и кто станет «Четвертым Римом»? Какой субъект исторического процесса (государство, нация, народ) продолжит великий православный путь России? Кто его приумножит и какие силы смогут противостоять непрекращающимся (скрытым и явным) потугам сломить православие? Или, быть может, тысячелетнюю героическую, жертвенную и несгибаемую судьбу православной веры, историю ее сохранения и сбережения сдать в «исторический архив», а преемственность российской духовной жертвенности адресовать западным или восточным мирам?!
Значительное внимание уделено научно-теоретическому аспекту. Научно-теоретический анализ был наиболее важен при рассмотрении ряда дискуссионных вопросов прошлого и настоящего времени.
К ним отнесены: 1) сложная, парадоксальная ситуация, сложившаяся в связи с отношением высших социокультурных, образовательных органов и ряда обществоведов, в том числе философов, к истории русской, прежде всего религиозной, философии; 2) относительно инновационные теоретические положения о сущности, функциях и типологии национальных идей; 3) неослабевающий (далеко не новый) накал страстей, обусловленных диаметрально противоположными воззрениями о феномене национализма.
Работая над темой, я, естественно, не был свободен от творческих эмоций. Хотя этим никого не удивишь. Без эмоций, как хорошо известно, не было, нет и не может быть плодотворного поиска истины. Однако эмоции бывают разные. Мои эмоции вызваны из ряда вон выходящими фактами. Я вынужден пояснить мотивы такого эмоционального взрыва в первой главе. Его бы не было, если бы речь шла о далеко не новом, к сожалению, негативизме (советское и постсоветское время) к русской философии. В советское время она формально не существовала: в государственных университетах изучались, притом примитивно, однобоко, философы-материалисты, а также философская мысль в республиках СССР. О русской религиозной философии студенты понятия не имели. Более того, одно упоминание имени В. С. Соловьева или Н. А. Бердяева было чревато последствиями. Зато изучению западноевропейской философии, хотя и в причудливых формах, уделялось немало внимания. К чему упоминаются эти прописные истины? Преимущественно к тому, что трудно объяснить, почему узаконенный вузовской программой «Курс истории русской философии»
Вниманию читателя предлагается один из самых знаменитых и вместе с тем экзотических текстов европейского барокко – «Основания новой науки об общей природе наций» неаполитанского философа Джамбаттисты Вико (1668–1774). Создание «Новой науки» была поистине титанической попыткой Вико ответить на волновавший его современников вопрос о том, какие силы и законы – природные или сверхъестественные – приняли участие в возникновении на Земле человека и общества и продолжают определять судьбу человечества на протяжении разных исторических эпох.
Интеллектуальная автобиография одного из крупнейших культурных антропологов XX века, основателя так называемой символической, или «интерпретативной», антропологии. В основу книги лег многолетний опыт жизни и работы автора в двух городах – Паре (Индонезия) и Сефру (Марокко). За годы наблюдений изменились и эти страны, и мир в целом, и сам антрополог, и весь международный интеллектуальный контекст. Можно ли в таком случае найти исходную точку наблюдения, откуда видны эти многоуровневые изменения? Таким наблюдательным центром в книге становится фигура исследователя.
«Метафизика любви» – самое личное и наиболее оригинальное произведение Дитриха фон Гильдебранда (1889-1977). Феноменологическое истолкование philosophiaperennis (вечной философии), сделанное им в трактате «Что такое философия?», применяется здесь для анализа любви, эроса и отношений между полами. Рассматривая различные формы естественной любви (любовь детей к родителям, любовь к друзьям, ближним, детям, супружеская любовь и т.д.), Гильдебранд вслед за Платоном, Августином и Фомой Аквинским выстраивает ordo amoris (иерархию любви) от «агапэ» до «caritas».
В этом сочинении, предназначенном для широкого круга читателей, – просто и доступно, насколько только это возможно, – изложены основополагающие знания и представления, небесполезные тем, кто сохранил интерес к пониманию того, кто мы, откуда и куда идём; по сути, к пониманию того, что происходит вокруг нас. В своей книге автор рассуждает о зарождении и развитии жизни и общества; развитии от материи к духовности. При этом весь процесс изложен как следствие взаимодействий противоборствующих сторон, – начиная с атомов и заканчивая государствами.
Когда сборник «50/50...» планировался, его целью ставилось сопоставить точки зрения на наиболее важные понятия, которые имеют широкое хождение в современной общественно-политической лексике, но неодинаково воспринимаются и интерпретируются в контексте разных культур и историко-политических традиций. Авторами сборника стали ведущие исследователи-гуманитарии как СССР, так и Франции. Его статьи касаются наиболее актуальных для общества тем; многие из них, такие как "маргинальность", "терроризм", "расизм", "права человека" - продолжают оставаться злободневными. Особый интерес представляет материал, имеющий отношение к проблеме бюрократизма, суть которого состоит в том, что государство, лишая объект управления своего голоса, вынуждает его изъясняться на языке бюрократического аппарата, преследующего свои собственные интересы.
Жанр избранных сочинений рискованный. Работы, написанные в разные годы, при разных конкретно-исторических ситуациях, в разных возрастах, как правило, трудно объединить в единую книгу как по многообразию тем, так и из-за эволюции взглядов самого автора. Но, как увидит читатель, эти работы объединены в одну книгу не просто именем автора, а общим тоном всех работ, как ранее опубликованных, так и публикуемых впервые. Искать скрытую логику в порядке изложения не следует. Статьи, независимо от того, философские ли, педагогические ли, литературные ли и т. д., об одном и том же: о бытии человека и о его душе — о тревогах и проблемах жизни и познания, а также о неумирающих надеждах на лучшее будущее.