Русская идея как философско-исторический и религиозный феномен - [12]

В теории О. Шпенглера есть фрагмент, который, казалось бы, предполагает непосредственный выход к мотивационному противодействию гибели культуры, т. е. к соответствующей национальной идее. Отвергая универсализацию западной культуры, Шпенглер проникает во внутренний механизм каждой культуры, развивающейся по своим собственным законам. Однако эти законы неизбежно ведут к расцвету других культур (кроме европейской) – индийской, вавилонской, китайской, египетской, арабской и мексиканской. Общая картина истории обогащается. И все же при всей привлекательности и яркости прогнозируемой (реально) картины мы не находим аспекта по нашей проблеме. Проблема национальной идеи погружается в глобальный океан и утопает в нем.

Логика развития темы предполагает краткий и целенаправленный выход к теории К. Ясперса. Как и в предыдущих разделах, я остановлю внимание читателя только на некоторых аспектах, имеющих отношение к теме.

Основные понятия философии К. Ясперса – экзистенция, всеобъемлющее, философская вера. Я далек от попытки хотя бы кратко рассматривать понятие экзистенции, тем более что экзистенциалистов не раз упрекали в непроясненности понятия «экзистенция». Однако у К. Ясперса мы обнаруживаем то, что может привлечь внимание тех, кто исследует проблему национальной идеи. Он сам отмечал (например, в своей философской автобиографии), что почти во всех своих работах разрабатывал такие главные темы и понятия экзистенциональной философии, как вопросы о мире, данном человеку, о неизбежных для человека пограничных ситуациях: смерть, страдание, вина, борьба. «И если мы попытаемся без предубеждения вникнуть в смысл раздумий Ясперса, то поймем, что под эгидой слова экзистенция речь идет о проблемах, имеющих для индивида и человечества глубинный жизненный смысл»[74]. Человеческая экзистенция, по Ясперсу, это мотив человека к свободе, к борьбе за свободу, в протесте тех сил, которые не желают превратиться в объект манипулирования. Экзистенция, поясняет Ясперс, высвечивается в ситуациях заботы и страдания и, в особенности, в пограничной ситуации. Именно в ней фокусируются борьба и страдание, беспокойство и тревога о бытии мира и своем бытии в нем. При этом, утверждает Ясперс, во всякой единичной ситуации неизбежна, уникальна и неповторима коммуникация с другими людьми. Тема коммуникации, по сути, является для Ясперса центральной. Ясперс вводит понятие «любящая борьба» или «любовь – борьба». Любящая борьба (и в этом возможна относительная привязка к теме) – это не «слепая любовь», поясняет Ясперс, а любовь-страдание за судьбы других людей, подвергающихся насилию, подавлению, агрессии, экспансии.

Подобные идеи К. Ясперса – опосредованный выход в тему о национальной идее; последняя в принципе заключает в себе мотив противодействия силам экспансии против нации и соответственно личности.

Таким образом, нас привлекают некоторые идеи К. Ясперса, особенно связанные с понятиями борьбы, свободы, коммуникации.

И в заключение о главной идее К. Ясперса, которая не созвучна с проблематикой. К. Ясперс, как следует из его монографии «Смысл и назначение истории», пытается ответить на сакраментальный вопрос – существует ли духовная сила, способная объединить человечество, все народы мира, все культуры мира? Такую духовную силу, т. е. веру, утверждает К. Ясперс, не могла предложить ни одна мировая религия, сложившаяся в «осевом времени»[75].

К. Ясперс заключает, как мы подчеркивали выше, что общей для человечества верой может быть только «философская вера».

При всем почитании философии и уважении к ней замечу: философия неспособна объединить народы, не ставшие ее «понимателями». Философская вера, даже если таковая существует, – прерогатива носителей философского мышления (о знании не говорю) и в ее общементальной форме не работает на консолидацию народов.

Но даже если вообразить универсальную всеисторическую философскую веру, то представить ее консолидирующую роль просто невозможно. Философский менталитет, если принять эту фантастическую гипотезу, не способен объединить различные народы и культуры, ибо их ментальность, в том числе и философская, специфична. При всем общем характере философии не нужно забывать, что любой философский чудо-феномен детерминируется, как правило, объективными, но своеобразными природными и социальными условиями. И генеральный тезис К. Ясперса о том, что философская вера есть вера в истину, исходя из которой человек живет, вряд ли проясняет вопрос о духовной силе, объединяющей народы. Более подробные рассуждения на сей счет представлены в литературе[76].

Итак, мы попытались привлечь внимание к нашей гипотезе о философско-историческом освещении проблемы национальной идеи в содержании ряда цивилизационных концепций XX столетия. Завершая главу и оценивая сказанное, предложу два итоговых вывода.

Первый вывод состоит в том, что в рассмотренных философско-исторических теориях заключена глубинная, быть может, относительно отдаленная предпосылка исследования проблемы национальной идеи.

Эта предпосылку видна в целенаправленном и самобытном воззрении Тойнби, Шпенглера, Ясперса на те духовные человеческие силы, вне которых и без которых всемирная история никогда бы не состоялась. В представленных выше концепциях находится философско-исторический базис возникновения и развития национальных идей. В границах динамичного, противоречивого, но неизбежного и великого мира цивилизаций не могут не возникнуть имманентно мотивированные взлеты народных масс, социальных групп и личностей, противодействующих или поддерживающих многообразные формы объективных прессингов. Цивилизационные концепции развития человечества не могут не заключать национальных идей в своем историческом содержании. Поэтому национальная идея – понятие не только локально-цивилизационное, но и всечеловеческое. Следовательно, обращение к русской национальной идее безотносительно к философско-историческому абрису некорректно.