Русская идея как философско-исторический и религиозный феномен - [10]

Шрифт
Интервал

, – не без горечи констатирует Ясперс.

Далее К. Ясперс делает заключительный и, на мой взгляд, парадоксально-неожиданный вывод: он убежден, что общей для человечества верой может быть только философская вера[69]. Следовательно, немецкий экзистенциалист Ясперс не является представителем цивилизационной концепции истории, как это можно предположить из некоторых его рассуждений[70], обобщающих специфику исторической динамики типов цивилизации в творчестве О. Шпенглера и А. Дж. Тойнби[71].

В отличие от развитой сначала О. Шпенглером, а позднее А. Тойнби и популярной по сей день цивилизационной концепции истории (теории культурных циклов), в исследованиях Ясперса акцент делается на том, что человечество имеет единое происхождение и единый путь развития. Метод Шпенглера Ясперс квалифицирует как «физиогномический»: с его помощью можно толковать явления душевной жизни, стиль искусства и типы «настроений», но нельзя установить никаких законов. Таким образом, Ясперс тяготеет к линейной схеме истории. Однако, критикуя Шпенглера за его жесткую привязанность к социокультурным типам, Ясперс полемизирует с марксизмом, выдвигающим экономические факторы как доминанту и определяющую роль в историческом процессе.

Все сказанное дает основание предпринять попытку соотнести наследие философов истории с замыслом темы – с проблемой национальной идеи.

Исходным методологическим базисом движения к познанию феномена национальной идеи может стать выяснение отношения (связи) мотивационной составляющей субъективного исторического процесса с национальной идеей. Непосредственным основанием для подобной методологии является глубинная природа любой национальной идеи. Что же такое национальная идея в принципе? В чем главное ее содержание и логико-онтологическая специфика? Почему даже за пределами философской теории, на уровне, так сказать, обыденного сознания, с феноменом национальной идеи, и в прошлом и в настоящем, люди связывают мощный взлет творческой энергии одиночек и масс? Почему на крутых поворотах истории, в период глобальных и локальных угроз, даже не осознавая онтологического и логического смысла названного феномена, народы, нации и персоналии верят в торжество своих замыслов, уповая на сплочение больших и относительно малых групп деятелей силой единого мотивационного взлета?

Ответ на эти и подобные им вопросы и сложен и прост: сложен, так как требует философско-исторического и историко-психологического подхода и мышления; прост – в силу невозможности не ощутить, не почувствовать необходимости в определенных ситуациях реальных движущих мотивационных сил, способных на многое.

Итак, выходит ли философия истории в лице ряда ее представителей на прямую связь с проблемой национальной идеи? Не ставя, естественно, задачи аналитической оценки названных выше философско-исторических концепций, мы коснемся лишь одного «среза» этих теорий – мотивационной составляющей исторического процесса. Только так, на мой взгляд, возможно гипотетически ответить на главный интересующий нас вопрос о философско-исторической разработке проблемы национальной идеи.

Вновь обратимся к А. Дж. Тойнби. Представляется, что субъективно-психологический механизм объективного исторического процесса в концепции английского мыслителя выражен достаточно рельефно. Он «звучит» – с различной степенью глубины и яркости, во всех стадиях развития цивилизации: вызов и ответ в исследовании генезиса цивилизации; порыв в ходе ее развития; критерий роста цивилизации в прогрессивном процессе самоопределения общества; надлом цивилизации в силу появления острых противоречий между творческим меньшинством и нетворческим большинством; проявление распада цивилизации – раскол в социальной системе, в душе, в области религии, искусства, варваризация и вульгаризация правящего меньшинства.

В качестве основного критерия дифференциации цивилизаций Тойнби выделяет духовно-нравственный уровень в их развитии. Духовные личности, по Тойнби, как было отмечено выше, воплощают Волю Божию, а нравственность выдающихся личностей – детерминант их творческих потенций.

Попытаемся ответить на поставленный выше главный для темы вопрос: выходит ли концепция Тойнби непосредственно на проблему национальной идеи? Казалось бы, выходит, если во главу угла поставить субъективно-психологический механизм в развитии цивилизаций, развернутый Тойнби в анализе их генезиса, роста, надлома и распада. Однако, как представляется, на ту доминанту, без выяснения которой проблема национальной идеи не может стать во весь рост, он выходит не совсем конкретно и вразумительно. Имеется в виду мотивационная составляющая всемирно-исторического процесса. Конечно, опосредованно, а в ряде случаев имплицитно английский философ касается мотивационного «механизма» человеческой истории, но прямых выходов к проблеме национальной идеи не видно. Приведу некоторые примеры из его теории.

A. Схема вызова и ответа. Реакция народов на специфику природных условий (ответ) весьма далека (хотя и не оторвана) от мотивов целенаправленного взрыва масс как ответа на угрожающие им социальные (!) опасности. В этой связи «порыв» масс, казалось бы, близок к социальному мотиву и соответственно к природе национальной идеи. Но куда он, по Тойнби, направлен? Он, оказывается, ведет цивилизации (не народные массы) от вызова через ответ к дальнейшему вызову. Столь высокий уровень абстракции не только не проясняет вопрос, но и затуманивает его.


Рекомендуем почитать
Стать экологичным

В своей книге Тимоти Мортон отвечает на вопрос, что мы на самом деле понимаем под «экологией» в условиях глобальной политики и экономики, участниками которой уже давно являются не только люди, но и различные нечеловеческие акторы. Достаточно ли у нас возможностей и воли, чтобы изменить представление о месте человека в мире, онтологическая однородность которого поставлена под вопрос? Междисциплинарный исследователь, сотрудничающий со знаковыми деятелями современной культуры от Бьорк до Ханса Ульриха Обриста, Мортон также принадлежит к группе важных мыслителей, работающих на пересечении объектно-ориентированной философии, экокритики, современного литературоведения, постчеловеческой этики и других течений, которые ставят под вопрос субъектно-объектные отношения в сфере мышления и формирования знаний о мире.


О смешении и росте

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Жизнь: опыт и наука

Вопросы философии 1993 № 5.


Город по имени Рай

Санкт-Петербург - город апостола, город царя, столица империи, колыбель революции... Неколебимо возвысившийся каменный город, но его камни лежат на зыбкой, болотной земле, под которой бездна. Множество теней блуждает по отражённому в вечности Парадизу; без счёта ушедших душ ищут на его камнях свои следы; голоса избранных до сих пор пробиваются и звучат сквозь время. Город, скроенный из фантастических имён и эпох, античных вилл и рассыпающихся трущоб, классической роскоши и постапокалиптических видений.


История философии. Реконструкция истории европейской философии через призму теории познания

В настоящем учебном пособии осуществлена реконструкция истории философии от Античности до наших дней. При этом автор попытался связать в единую цепочку многочисленные звенья историко-философского процесса и представить историческое развитие философии как сочетание прерывности и непрерывности, новаций и традиций. В работе показано, что такого рода преемственность имеет место не только в историческом наследовании философских идей и принципов, но и в проблемном поле философствования. Такой сквозной проблемой всего историко-философского процесса был и остается вопрос: что значит быть, точнее, как возможно мыслить то, что есть.


100 дней в HR

Книга наблюдений, ошибок, повторений и метаний. Мысли человека, начинающего работу в новой сфере, где все неизвестно, зыбко и туманно.