Русская эмиграция в Сербии XX-XXI вв. - [33]
Через 19 дней ему как советскому гражданину было предписано покинуть страну>249.
Ссылка на заказ мало помогла. В начале 1951 г. опять допрос в УДБА: почему не принимает югославское гражданство? Выбора не было: либо принять, либо покинуть Югославию. 10 сентября того же года вместе с женой они были арестованы и высланы в Болгарию. В Пловдиве Малинин работал преподавателем русского языка в Педагогическом институте. С октября 1953 г. — преподавал на кафедре иностранных языков при местном медицинском институте. 10 марта 1961 г. ушел из жизни>250.
Труды: «Спор Платона с софистами в диалогах», «Парменид» «Философские взгляды Чаадаева», «Проблемы эстетики в понимании неокантианцев». Особо выделю книгу «Комплекс Эдипа и судьба Михаила Бакунина. К вопросу о психологии бунта. Психоаналитический опыт» (Белград, 1934)>251. Какое странное исследование для учителя, не правда ли? А может быть и закономерное у тех, кто хотел понять и даже объяснить «возмущения» души!
Еще один учитель: Лев Михайлович Сухотин (1879–1948), историк, литературовед, деятель культуры. Выпускник знаменитой Поливановской гимназии. Блестяще закончил историко-филологический факультет Московского университета. Действительный член Общества истории и древностей Российских. Вместе с Львом Толстым участвовал в компании помощи голодающим, нередко бывал в Ясной Поляне>252. (Отец Льва Михайловича был женат вторым браком на дочери Толстого Татьяне Львовне, которая приходилась таким образом мачехой Сухотину.) Участник Белого движения. Пристанище от большевиков нашел в Сербии. По предложению Плетнева занялся преподаванием в открываемой им гимназии>253.
Автор многочисленных учебников и исследований по русской истории. С 1920 г. по 1930 г. трудился в смешанной гимназии. В 1931, (1930?)—1941 гг. был директором и преподавателем латыни и истории в Русско-сербской женской гимназии. Состоял членом многих объединений и сотрудником ряда журналов.
Сухотин много сделал для устройства русских школ за рубежом. Им были написаны учебники История древнего мира, 1925, Учебник русской истории ч. 1 и 2. 1926–1927, История средних веков, 1929, История нового времени, 1931. Многие были переведены на сербский язык. И ежегодно переиздавались>254.
Был большой любитель русской поэзии. Издал за свой счет книгу «Любовь в русской лирике XIX в.» (Белград, 1927)>255. Во время его директорства в школе действовали национальные объединения для средних и старших классов. Для старшеклассниц читались лекции о русской культуре, об Иннокентии Иркутском и Стефане Пермском, о русской живописи до XIX в.>256
Они учились великолепному русскому на спектаклях «Горе от ума», «Ревизор», «Бедность не порок», «Волки и овцы», «Гроза», «Дворянское гнездо», «Вишневый сад», на выступлениях Плевицкой, слушая духовные концерты хоров Кузьменко, Гринкова>257. В его школе девицы учились мыслить в сочинениях на такие темы: «Самопожертвование и себялюбие», «Служение родине», «Как развить в себе силу воли», «Русская женщина», «Современные искания вождей человечества», «Жизнь есть непрерывное испытание», «Нужна ли нам русская школа»>258.
Результат?
Девочки в старших классах зачитывались «Толстоевским» (Толстым и Достоевским), при этом победу одерживал певец «всемирного духа». Из современных писателей — Дмитрием Мережковским>259.
Англофильство и леволиберальные взгляды послужили причиной его отставки летом 1941 г. Войну семья Сухотина прожила в Белграде. После ее окончания некоторое время давал уроки министру внутренних дел Александру Ранковичу, ближайшему соратнику Иосипа-Броз Тито. Это помогло ему выехать потом в Бельгию>260.
Много ли это или мало, не так уж важно: главное — дать взойти в своей душе прекрасному, доброму вечному. Каждый старался растить свой душевный цветник, учащие и учащиеся стремились создать атмосферу не музейной России, а живой, чтобы можно было сказать — «здесь Русью пахнет».
А все же, можно и нужно задаться вопросом, а какие мысли бродили в головах самих детей?
И здесь будет, я думаю, уместно привести выдержку из воспоминаний выпускника философского факультета Белградского университета Н. М. Февра (1907-?), редактора журнала «Бух!!!»: «…20 января 1920 года английский угольщик “Вотан”, стоявший на одесском рейде, принял меня в свою неуютную утробу, для того чтобы сделать из меня политического эмигранта, в моем ученическом билете значилось, что я был кадетом Киевского Кадетского Корпуса и имел двенадцать с половиной лет отроду. Таким образом, в момент оставления мною родины, мое отношение к большевикам исчерпывалось лишь чувством благодарности за то, что они оторвали меня от скучной школьной парты и бросили на огромный английский корабль, который повезет меня не то в Турцию, не то в Африку, и может быть даже в саму Америку, родину Всадника без головы, Кожаного чулка и Ястребиного когтя. То обстоятельство, что корабль привез меня не в Америку, а на Балканы и забросил в недра Боснии, в течение всех лет, отданных средней школе, не изменило моего отношения к большевизму, тем более, что боснийские минареты, фески и чадры, до некоторой степени вознаграждали за отсутствие майн-ридовской экзотики. Позже — университет и затянувшийся на несколько лет жестокий поединок с жизнью за право занять в ней какое-то место, тоже мало способствовали вдумчивому освоению того, что произошло на моей родине и выяснению собственной позиции в этом вопросе. А еще позже, читая советскую и эмигрантскую литературу о революции и гражданской войне, а равно советские и эмигрантские газеты, отражавшие, каждые по-своему, нынешнюю жизнь на родине, я одинаково не верил полностью ни тем, ни другим, предполагая, что правда находится где-то по середине <.. > Я был представителем того поколения русской эмиграции, которое выросло и сформировалось на чужбине. А это обстоятельство не могло не сказаться на нашем поколении. И оно сказалось по-разному. Молодое эмигрантское поколение, в общем, делилось на три неравные по количеству группы. Первая группа, к чести нашего поколения самая малочисленная, состояла из тех, кто совершенно отрекся от всего русского и растворился в новой среде, стараясь сделаться хорошим французом, немцем или сербом. Вторая, более значительная группа, двинулась по старым проторенным политическим тропам, пытаясь установить на них какие-то новые вехи, и варилась в эмигрантском соку, внося немного оживления в унылую сутолоку серых будней. И, наконец, третья, самая многочисленная группа, состояла из тех, кто не забыл, что он русский, но и не пристал ни к одной из эмигрантских группировок, не веря чужому опыту, в столь важном жизненном решении, как определение своего отношения к происходящему на его родине. Представители этой группы росли какими-то дичками на пестром эмигрантском поле, бессознательно ожидая какого-то своего момента, когда они сами, без посторонней помощи, смогут занять ту или иную позицию к происходящему на их родине. И, если бы в этот момент, они убедились, что большевизм хорош и необходим русскому народу, то так же легко стали бы его искренними сторонниками, как убедившись в противном, сделались бы его заклятыми врагами»
