Русская эмиграция в Сербии XX-XXI вв. - [25]

И мучит мысль, тяжелая как рана,

Что мы для всех какой-то лишний груз…¹⁸⁵

Участник строительства одной из железных дорог С. Васильев писал в августе 1921 г: «С сербами отношения хорошие. Понимаем друг друга хорошо, в языке совершенствуемся. По временам тоска по родине и близким чрезвычайна велика. Хотя здесь мы и хорошо едим и не испытываем многих ужасов и спокойны — тянет туда. Пусть и ужас, и голод, и опять бои. Лучше умереть, да на родине, хотя и надоело уже сражаться <..> право думаешь, не покончить ли с собой, но лишь временами <.. > По получении денег почти все страшно пили <.. > вкусивши прелестей жизни рабочего, казаки говорили: “Теперь мы понимаем, почему рабочие бунтуют” <…>. С друзей, которых (серб — В. К.) пригласил на обед домой взял по 16 динар, а в ресторане — 8-10 динар стоил. “Нужно сказать, что даже в отношениях членов одной семьи замечалась черта корыстности: во многих семьях мужчины сами ходили на базар, закупали продукты, из соображений боязни, что жены что-то там смогут сэкономить, создать этим путем какой-то свой капитал”. Сербы, вообще, большие материалисты в противоположность большинству нас, русских, людей беспечных, бесшабашных “широких натур”. У одного из богачей служил казак на всем готовом за 300 динар в месяц. Но за 12 лет не платил жаловья, выдавая крохи на самое необходимое. Правда по завещание отказал значительную сумму. “Не могу забыть черту, очень характерную для сербов, про жестокость. Памятен мне случай… окотилась кошка и не находилось желающих взять котят; в подобных случаях их просто топят — способ уничтожения быстрый и относительно гуманный; но один из служащих — обыкновенный, добродушный с виду мужичок — попросту затоптал котят <… > зачастую можно было увидеть кровь на упряжках животных — лошадях, быках, коровах, — которых запросто лупили чем-попало — палками, даже занозами от ярма”» ¹⁸⁶.

В городской среде, например в Нови-Саде, все было по-другому: и работа интеллигентная, и досуг культурный. Было обычным собирание личных библиотек, «хождение к знакомым запросто, без приглашения». «Оно, — как пишет Арсеньев, — давало возможность узнать новости, познакомиться с людьми нужными, схожих взглядов и интересов, а некоторым — отвести душу, поспорить, отведать русские домашние блюда»¹⁸⁷. Свободное время Нови-Садская интеллигенция часто отводила и коллекционированию, «в особенности того, что не было связано с материальными издержками — погашенных почтовых марок, открыток с видами курортов или репродукциями произведений искусства, вырезок из газет (на всевозможную тематику); собирали русские пословицы, записывали анекдоты <…> обучали соседских детей игре на музыкальных инструментах, рукоделию, иностранным языкам, помогали готовить школьные уроки, пробуждали любовь к природе…»¹⁸⁸.

Хотя здесь случались и совершенно дикие истории.

Мой коллега, профессор Воронежского государственного университета Вадим Борисович Колмаков, с которым меня связала русская эмиграция, дал в свое время ознакомиться с текстом воспоминаний Дмитрия Васильевича Скрынченко о своей жизни в «сербском изгнании». На одной страниц его дневника, а именно, от 3 февраля 1924 г. были такие строки: «Сегодня при огромном стечении русской колонии состоялись похороны молодого князя Николая Волконского, убитого в полиции городовым Андреем Хорватом. Процессию сопровождал командующий I армией генерал Милосавлевич, рота солдат и оркестр военной музыки. Обстоятельства убийства таковы. 1 февраля вечером около 9 час. Волконский шел из Нового Сада в Петроварадин с девочками Милич. Полиция почему-то забрала девочек в часть. Князь пошел их выручать и ему их отдали. Одну из них он отвел в свою квартиру и, заперши ее, вышел на улицу. Стоявший тут полицейский, схватив его за рукав, грубо тащил его в часть, куда его и втолкнули насильно. Во время допроса пришел полицейский Андрей Хорват, ставший резко поносить князя, ударил его резиновым жгутом и, когда упавший князь лежал в бессознательном состоянии на полу, пристрелил <…>. Газеты ограничились сообщением факта и легкой насмешкой над порядками в полиции…»¹⁸⁹.

И все же такие печальные истории случались редко.

Часто можно встретить информацию о вкладе русских не только в искусство, просвещение, но и в хозяйствование.

Теперь о Бачском крае. Две истории.

Первая грустная о встрече с В. А. Кармазовым, секретарем русской колонии в Тителе. В записи Скрынченко от 21 августа 1921 г. были следующие строки: «по делам колонии он поехал в Белград, на станции там потребовали документ о личности, и он предъявил свидетельство о том, что может постоянно ездить по делам колонии. Тем не менее, он был арестован, и под охраной часового провел на станции среди ящиков и мусора всю ночь, на утро его посадили в вагон, заперли на ключ и так доставили в Новый Сад. Рассказывая мне об этом, Кармазов заплакал…, “А ведь я, — сказал он, — как русский офицер, учил своих солдат в России петь сербский гимн и сербские песни”… Арестовавший тыкал в Кармазова пальцем, грозил кулаком. Тот же Кармазов сказал, что когда начальник уезда предложил в одном собрании в Тителе помочь русским беженцам, то поднялся возмущенный крик: “напове русских!” (те. вон!); председатель Новосадского окружного суда Луцич (ныне покойный) терпеть не может русских»