Русская эмиграция в Сербии XX-XXI вв. - [27]

В самом отношении к русским можно, повторю, обнаружить разные «оценки». Приведу несколько свидетельств. Первое из Пожаревца: «Отношение сербов к нам, русским, сносное, но граничащее с безразличием, особенно со стороны некоторой части интеллигенции. Неприятно бьют по нашим нервам довольно часто задаваемые вопросы: “Скоро ли вы опять в Россию? ” или “Отчего вы не едете в Россию? Ведь, там уже жизнь налаживается?”»²⁰²

И здесь немного опять о русских клубах. Так, «Русский клуб», основанный в Субботице в 1927 г, вмещал в себя театр, библиотеку, читальню и столовую. Действовали театральный и шахматный кружки. На сцене русские тоже чувствовали себя уверенно. Они поставили и сыграли вечных «Трех сестер», неизменное «Горе от ума» и другие пьесы. С успехом устраивали в Субботице литературные вечера памяти Чехова, Тургенева, Некрасова, Надсона и других отечественных «учителей» и «утешителей». Для развлечений ставили кабаре. Шли пьесы и на сербском языке, что привлекало сербскую публику. За 1929 г. силами этой самодеятельной труппы (52 человека) было поставлено и организовано свыше 20 спектаклей и вечеров. На Рождество (1930 г.) устроили выставку картин²⁰³.

Почти все русские колонии имели свою библиотеку, из которой можно было взять на дом на время книги. Проводились различные лекции, посвященные русской истории, литературе, но больше всего темам, связанных с самодержавием, сторонников которого насчитывалось немало²⁰⁴ и, надо полагать, связывавших будущее Родины именно с возрождением царской России. Для детей, в целях борьбы с денационализацией, организовывались «обязательные» курсы по русскому языку и истории. Создавались группы по начальному обучению математики, иностранных языков и других школьных дисциплин»²⁰⁵. Конечно, возникали хоры. Куда без него русскому человеку!

В небольших городках с горсткой русских было тяжелее. Поэт Евгений Вадимов (1879–1944) (наст, имя — Георгий Ипполитович Лисовский) о той жизни низал такие строчки:

Гортанное пение в дымной кафане —

Базарная площадь с десятком быков —

Опанки и капы. Цыганки, цыгане…

Лавчонки кубанских купцов-казаков…

На сербских одеждах цветные узоры,

Куранты собора считают года…

Колония беженцев… Русские споры —

Те споры — что всюду, везде и всегда…²⁰⁶

(Опанки — род кожаной обуви, капа — головной убор из сукна.)

Постепенная потеря надежды на скорое возвращение, «распаковка чемоданов», врастание в «новую жизнь» связывалось с естественным спадом цифры русских колонистов. Война только усугубила ситуацию.

Но и в ней оставались «красные», «белые», просто русские люди. И отношение к оккупантам тоже было разным. В Великой Кикинде большинство русских показывало явные знаки нерасположения к новым управителям города. Так, портниха Зинаида Борисовна Борисевич по распоряжению городских властей должна была сшить знамя Третьего Райха. Флаг был приготовлен и вывешен, но свастика на нем была размещена в обратной форме, что вызвало соответствующую реакцию у властей и жителей города. Сюда добавлю, что пленные красноармейцы и гражданские люди, принудно усланные на работы из СССР в Банат, находили освобождение в домах русских эмигрантов, где их снабжали цивильным платьем и помогали уйти в партизаны²⁰⁷.

И все же искусство продолжало жить и в военных условиях. Так, на сцене Русского дома в Белграде по-прежнему шли спектакли, устраивались вечера, фотографировались на память — молодые, красивые, улыбающиеся..

Но не все так было «красиво». В Зренянине один из русских, Петр Кононенко, отказался выйти из группы сербов, которые ожидали казнь. Другая, Надежда Корнилова, призвала на борьбу против фашизма. Приговорена к повешению. Сама накинула петлю на шею²⁰⁸.

После окончания войны в новой Югославии (Титославии, как иронично называли ее русские) осталось немного русских, которые, грубо говоря, «гражданами второго сорта, за исключением «своих», а также «полезных» русских.

Например, в Великой Кикинде их численность сократилось почти в десять раз (в 1934 г. она составляла четыре с небольшим тысячи человек)²⁰⁹.

Добавлю, что по мере приближения освобождения Белграда в Русском доме была организована «запись на выезд, потому что уже чувствовалась большая неприязнь со стороны местного населения»²¹⁰. Об этом достаточно ярко свидетельствует и наличие концлагерей на освобожденных территориях, например, в Банатском Карловце, где попавшие туда русские содержались «в ужасных условиях»²¹¹.

Разумеется, в стране продолжали жить и те, которые приняли гражданство СССР, их, по данным Н. К. Григорова было около 6 тысяч человек²¹². Однако, его, для некоторых русских, надо было «отрабатывать». Проще говоря, стать агентом НКВД, сообщать сведения на своих сородичей. Здесь стоит добавить, что в стране действовали офицеры этой организации, занимавшейся поиском «врагов» и вне пределов Советского Союза. В ходе этой «работы» Москва получала сведения на интересующих ее эмигрантов. Сами завербованные НКВД подписывали бумагу о сотрудничестве: «всеми силами работать в интересах СССР и новой Югославии»²¹³. Впрочем, и для тех, в ком не были заинтересованы «органы», получение советского паспорта не означало возможности выехать в СССР. Н. К. Григоров пишет, что члены его семьи стали «советскими гражданами, постоянно проживающими за границей». Или, как он иронически отмечал, — «невъездными»