Русак - [6]
— Витёк! — зубами перекусывая нитку от катушки, как-то бездумно спросил Серёга. — А что ты такое напеваешь?
— Это, командир, фокстрот такой — «Кукарача», кажись, тридцатых годов двадцатого века, что-то около того, — так же расслабленно, не задумываясь, ответил Витя, любовно начищая ствол разобранного пистолета.
— А что он так к тебе прилип? — по-прежнему почти автоматически спросил Сергей.
— Чего прилип, спрашиваешь?.. — Витюха прекратил протирать пистолетный ствол ветошью. — Это, командир, можно сказать, песня всей моей жизни! Она в меня с раннего детства профессиональным палачом собачьей плетью вбита!
— Кем? — думая, что ослышался, переспросил Сергей.
— Профессиональным палачом, садистом редкостным, моим родным дедом! — Кукарача невидящим взором уставился в пространство. — Как же я мечтал его, суку, убить! Сам, своими собственными руками! Я, может, ради этого и в спецуру подался, чтобы наверняка не сплоховать! А он, гнида поганая, помер, когда я на втором курсе училища мышцы и мозги накачивал!
— Что он тебе сделал, чтоб так его ненавидеть? — поразился Сергей, прекратив своё занятие швейным ремеслом.
— Он, командир, не только мне жизнь покорёжил, я даже предположить боюсь — сколько он душ и жизней погубил… — лицо Кукарачи стало каменно-холодным. — Он все тридцатые-сороковые годы был следователем НКВД по политическим делам, допрашивал, пытал, лепил дела как пироги с человечиной! Он ведь сам мне все свои подвиги, мальчугану тогда ещё, с таким наслаждением рассказывал! Как он людей мучил, как оговаривать себя принуждал, родных предавать, клеветать на невинных!
Он, как наркоман, «торчал» от власти над людьми, от возможности творить с ними всё, что его бесовская натура пожелает, он мне с наслаждением рассказывал, как зубы сапогом у женщины выдавливал, как бороды у священников по волоску вместе с бровями и ресницами вырывал! И я, малец, всё это должен был часами слушать — кого он по какой статье куда отправил, кто умер на допросе, не выдержав пытки, кто с ума сошёл…
Он сам, наверное, тогда уже был сумасшедшим, раз мне, мальчишке, всё это рассказывал. А как он бил меня!
— За что?
— За всё! За любой малейший проступок! Он так и ждал, чтоб я хоть в чем-нибудь бы провинился, дал ему право наказать меня. А как может мальчишка, да ещё такой шебутной, как я, ничем не подставляться? Я и подставлялся постоянно, ему, гниде, на радость…
— А что ж родители твои, отец? — Серёга в ужасе смотрел на сослуживца. — Они что, этого не видели, не знали, как он с тобою обращается?
— Родители!? Я их не знал! — Витюха горько ухмыльнулся. — Я даже до сих пор не знаю, кем они были, мать, отец… Я вырос в доме деда, урода бесноватого, и бабки, немой как рыба и всего боявшейся. Мне о родителях даже спрашивать не разрешали, на этой теме было наложено табу! Лишь в старших классах интерната, когда я уже жил не с дедом, да и бабка померла уже, откуда-то до меня дошло, что мои родители тоже в системе МГБ работали, то ли в резидентуре за границей, то ли ещё какая-то там тёмная история с их жизнью. Сейчас уже и неинтересно стало.
Но дед, Илья Лукич, так и стоит перед глазами! Так и вижу, как он неторопливо открывает патефон, заводит его, ставит пластинку.
— Ну что, внучок, давай «Кукарачу» послушаем? Снимай штаны, рубашку, всё снимай, и на диванчик вниз лицом ложись, отребье недобитое!
Из патефона бодренько так льётся гламурный мужской голосок: «Я кукарач-ча! Я кукарач-ча! Та-ра-ра-ри-ра-ра-ра-рам!»
А дед во френчике своём всегдашнем, сталинского образца, плётку собачью, из охотничьего магазина, нежно так разминает и ласковым голоском ко мне обращается:
— Ну что, подследственный! Признаёте вы свою вину перед Родиной и правительством?
Я лежу голый на холодном кожаном диване, от страха весь сомлевший, а он, сволочуга, всё оттягивает начало истязания, всё ожиданием боли мучает…
А потом бьёт. Долго, с наслаждением, с оттяжечкой, чтобы острее боль была! И плакать запрещает — если вскрикну от боли или заплачу, ёще сильнее бьёт, гнида чекистская…
А из патефона — «Я кукарач-ча! Я кукарч-ча!»…
Помер он, точнее, сдох, как животное, один в своей четырёхкомнатной квартире в центре Москвы и лежал там, гнил неделю, пока соседи на трупный запах ментов не вызвали. Соседка мне потом рассказывала, что он последние недели перед смертью совсем с ума сошёл, сам с собой и с кем-то невидимым разговаривал, всё оправдывался, что он не сам чего-то там хотел, а его так заставляли! Говорила, что являлись ему постоянно мертвецы какие-то: и днём и ночью. Я так думаю, наверное, это души тех, кого он замучил, если такое вообще бывает. С ним, вот, — было!
Так и не успел я его убить, командир! Хотя, может, так и лучше?
А «Кукарача» эта долбанная так во мне и живёт с тех пор…
ГЛАВА 4. ГОСТЬЯ
Дождик зарядил ещё сильнее, превращаясь в затяжной холодный ливень.
Сергей накинул поверх тельняшки куртку от «горки», достал из сумки большую банку тушёнки, открыл её привычным движением ножа. Нелли снова подняла уши и открыла глаза, нос её зашевелился, улавливая аппетитный запах консервированной говядины с лаврушкой.
— Сейчас, сестрёнка, сейчас! — Сергей посмотрел на принюхивающуюся собаку и улыбнулся. — Сейчас поделимся по-братски, раз уж у нас с ухой пока задержка выходит!
Приидите, поклонимся Цареви нашему Богу… — призывает за каждым богослужением Церковь Христова. Казалось бы просто, только войди… Но путь у каждого свой. Об этом пути, проходящем иногда через скорби и болезни, всегда — через смиренную гордыню и отброшенную суетность, сопровождаемом многими чудесами, рассказывает книга протоиерея Александра Торика «Флавиан».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Я стоял перед Отрадой и Утешением всего человечества и чувствовал, что святая икона распахнулась передо мной, словно окно из затхлой комнатки земной жизни в безграничную Вечность Неба, и могучий поток чистого благоухающего неземными ароматами воздуха хлынул на меня из этого „окна“…» — так переживает встречу с великой святыней герой новой повести протоиерея Александра Торика «Флавиан. Жизнь продолжается…». В этой книге читателей ждет встреча как со старыми знакомцами (отцом Флавианом, Алексеем, Ириной), так и с новыми персонажами.
Новая книга протоиерея Александра Торика посвящена памяти великой подвижницы двадцатого века схимонахини Сепфоры, предсказавшей ещё в годы гонений нынешнее возрождение духовной и церковной жизни. Для людей старшего поколения, помнящих ещё геноцид безбожной власти против собственного верующего народа, трудно воспринять иначе как чудо нынешнее строительство храмов и монастырей, восстановление богослужебной и проповеднической миссии Церкви, массовое издание духовной литературы.
«Что-то произошло со мной там, на горе, на вершине Афона, какая-то метаморфоза. Вроде бы я все еще тот, что был до восхождения, а уже и не тот... Мирный дух, что пришёл ко мне после молитвы в храме Преображения, не покидает меня до сих пор. «Бог — мой! Я — Божий!» — это непоколебимое знание дает мне силы в любых жизненных ситуациях, проблемах и скорбях». Новая повесть протоиерея Александра Торика «Флавиан. Восхождение» продолжает цикл повестей о духовных исканиях Алексея и русского священника Флавиана, в прошлом физика и альпиниста.
Сегодня перед большим количеством людей, понявших умом или почувствовавших сердцем, что Бог есть, осознающих, пусть неясно, свою принадлежность к Православной Церкви и желающих приобщиться к ней, встаёт проблема ВОЦЕРКОВЛЕНИЯ, то есть вхождения в Церковь в качестве полноценного и полноправного её члена.Эта проблема для многих очень серьёзна, так как, входя в храм, неподготовленный человек сталкивается с совершенно для него новым, непонятным и несколько даже пугающим миром. Одежды священников, иконы, лампады, песнопения и молитвы на малопонятном языке – всё это создаёт у новопришедшего ощущение собственной чужеродности в храме, приводит к размышлениям о том, а нужно ли всё это для общения с Богом?Многие говорят: «Главное, чтобы Бог был в душе, а в церковь ходить необязательно».
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.