Русь Богатырская: былинные сказания - [73]

Заревели ревом татарове.

Позаслышала дружина, поднималася,

На поганых басурманов припускалася.

Начиналось великое побоище

На Дону, на Непрядве, — Куликовское.

Первым в битве головушку буйную

Положил за Русь Пересвет-богатырь.

Восклицал-воззычал Илья Муромец:

«Мы ли, братцы, будем горевать-бедовать?

На миру богатырю и смерть красна —

И красна эта смерть Пересветова!

Кто падёт вот такою смертью красною,

Тот навеки бессмертным становится!»

Возмахнул стар казак Илья Муромец —

Он рукой своей богатырскою.

Засвистал-заблистал мечом-молнией.

Засверкали мечи у всей дружинушки,

Зазвенели кольчуги серебряные,

Запосвечивали шлемы золочёные,

Засияли щиты богатырские,

Заповзвизгивали тетивы на луках,

Запосвистывали стрелочки калёные,

Загремели палицы булатные,

Заревели басурманы поганые:

Сила русская ломит татарскую!

А татарове гнутся и ломятся,

Да назад — лих стоят, а не пятятся.

Тут Добрыня-провор строй рвёт да — вперёд:

Сколько рубит мечом, вдвое топчет конём,

Не берёт, не сечёт его ни меч, ни копьё.

Вдруг конь под Добрыней вспотыкается,

А Добрыня на коня осержается,

Он и бьёт коня до мяса чёрного,

В стременах над ним приподнимается.

В этот миг перед Добрыней богатырствующим

Смерть грозная проявляется,

Голозубая, лихобойная:

«Стой, Добрыня, ты понаездился,

На свой на век набогатырился!»

Духом падает Добрыня, ин спрашивает:

«Кто ты есть такой? Богатырь ли ты?

Царь-царевич ли? Королевич ли?

Из какой ты земли? Из какой орды?

Прочь с пути, дай творить дело правое!»

Отвечает страхолюдница Добрынюшке:

«Я не царь, не король, не царевич я,

Лихо всех богатырей, королей, царей

Во Вселенной всей я всех сильней!

Я — смерть твоя и за тобой пришла,

По́лно ратиться тебе, молодечествовать!»

«Ай, же, смерть моя, смерть престрашная!

Как возьму я себе саблю острую,

Отсеку тебе пустую голову!»

Тут смерть в ответ расхохоталася,

Мать сыра земля восколебалася, —

«Не гордиться бы, богатырь, тебе,

Перед смертищей не похваляться бы:

В мире силы грознее грозной смерти нет.

Кайся! К гибели уготовь себя!

Вынимаю вот пилья невидимые,

Достаю ножи наострённые,

Подсеку тебе жилочки становые,

Выну душу из тела богатырского!»

Возмолился Добрыня к душегубице:

«Пощади меня, смертья всесильная,

Дай сроку мне на один хоть год!

Сокрушим-ста мы силушку татаровичью.

А тогда до тебя я и сам приду,

Буйну голову я и сам сложу

Под пилья-ножи твои невидимые!»

Умолить-то смертину не умолишься,

Сроку-воли у неё не упросишься.

«Я не дам тебе жизни и на день на один!»

«Дай мне времени, смертья, хоть на два часа!»

«Я не дам тебе ни мига единого!»

Доставала тут пилья зубчатые,

Вынимала ножи наострённые,

Подсекала смерть Добрыню, приговаривала:

«Мой сегодня день, пированьище:

Я Добрынюшку-то да в этот миг подсеку,

Погублю в другой Илью Муромца!»

Позасекла смерть Добрынюшку Никитьевича.

Повалился Добрыня со добра коня.

Усмотрел-углядел Илья Муромец

Это бедствие всепечальное,

Позвал-приказал молодцу Ермаку:

«Ты послушай, Ермак Тимофеевич!

Пал Добрынюшка во честном бою,

И татаровичи одолевают там.

Ты иди, Ермак, ты встань головой,

Замени ты Добрынюшку Никитьевича,

Окрыли осиротелую дружинушку!»

Удалой-молодой буря-витязь Ермак

Прилетал-ставал за Добрынюшку,

Окрылял-возрождал у дружины дух.

А в ту пору на Алёшу на Поповича

Понадвинулася силища да страшная,

И не гнётся та сила и не ломится,

И назад-то она ведь не пятится.

И погиб тут Алёшенька в неравном бою.

Углядел-узрел Илья Муромец:

Хлыном хлынула татарская несметица.

Призывал Илья Васюту Игнатьевича:

«Ты иди-тко, Васюта, укроти-утиши,

Что-то больно там татары расшумелися!»

Не ослушался Василий Игнатьевич:

Укротил-утишил басурманщину.

А тут-то все цари поганые

Позамыслили, позадумали.

Сговорились погубить главный корень Руси:

Навалилась орда на самого Илью.

И смертиха-страшилиха повысунулась,

На пути перед Ильей повызнялась:

«По́лно ездить, старик, — понаездился!»

Твёрдым духом не падал, громко зыкнул Илья:

«А кто ты есть и откудова?

Ты — силач-богатырь? Ты владыка ли?

Для чего мне указы указываешь?»

Рокотала-громыхала в ответ карга:

«Я не царь, не король, не силач-богатырь!

Я — последний твой миг, я — смерть твоя!»

Илья Муромец про себя твердит:

«На бою мне смерть ведь не писана!

Мне бы смерти в лицо поглядеть — не сробеть,

Смелым по́глядом и победить её!

Открывайся, смерть, ты курносиха,

Рокотуша-старуха, пустоглазиха,

Посмотрю на тебя: какова ты есть?

Не замедливай! Нету времени мне —

Одолели басурманы, злые недруги!»

Громыхнула вражина смехом-рокотом:

«Старичище мне заприказывал!

Лих не знает стар да не ведает:

На моё лицо не взглянуть никому,

Ино взглянешь — обомлеешь стыдной о́бомленью!»

Осерчал-зазычал Илья неистово:

«Ах, безносиха! Лихоглазиха!

Я взгляну и пересилю твою смертную

Неудольную образинищу!»

И сохватывал Илья рукою мужественной

Покрывалину с лиходеихи.

И воззрилась на него смертина лютая,

И разит, и мертвит зраком-ужасом.

А не будь же он плох, неустрашимый Илья,

Он глядит на смертищу и не смаргивает,

Страхом-трепетом не сокрушается.

И взыграла-вскипела молодецкая кровь,

Возросла-возвеличилась в Илье душа,

От бесстрашья удалого — гордость смелая.

И немеет смертиха перед буйным бойцом,

Опускаются ручищи костлявые,

Обвисают во старухе кости сохлые,

А в зубастом рту застревают слова.