Русь Богатырская: былинные сказания - [71]

Испугался Скурла-царь, задрожал-закипел.

Он кричит-зычит, разузнать велит,

Трем искателям-узнавателям

Привести к нему виноватого.

Васька-пьяница с поля чистого

Воротился опять во царёв кабак.

Бросил лук-колчан, снаряженье всё;

Сам сел за стол, пировать пошёл.

Пьет-пирует он сутки первые,

И вторые сутки не насытится.

Ещё пьёт богатырь и на третий день.

А бояре о том и поразведали.

Доносили они Володимиру:

«Уж ты гой еси, наш батюшка-князь!

Васька-пьяница — он пирует-пьёт,

Ратным делом он не заботится,

Хочет Скурле продать стольный Киев-град!»

Володимир находит Ваську-пьяницу.

«Гой еси ты, Васильюшко Игнатьевич!

Ты пропойством пьёшь-пропиваешься‚

Ратным делом ты не заботишься!

Изменить, видать, ты замыслил мне!»

Тут Васильюшко рассержается,

Говорит он в сердцах Володимиру:

«А не жаль мне вора князя Володимира!

И не жаль князей-бояр всех брюшинннков.

А мне жаль по Киеву бедных вдов.

Да кому о них заботушка положена,

Тем и слажено будет дело всё!»

Отправлялся Василий Игнатьевич

В поле чистое, на зелены луга.

Захватил три бочки-сороковочки:

Зелена вина, пива пьяного,

А во третий-то меду хожалого.

Осмотрел-оглядел поле чистое:

Не выводит ли Скурла свою рать воевать?

Тишина была в поле, спокойствие.

Принимается Васильюшко бражничать.

И до крепкого сна упивается.

И пускает он громкий-богатырский храп,

И сыскатели-узнаватели

На спящего и натыкалися.

Подползли к шатру ночью тёмною,

Приносили опутья шелковые

Да наручники железные-кованые.

Оковали-связали-опутали

Ваську пьяного с головы до ног.

Доставляли Василия Игнатьевича

Ещё сонного да опутанного

Ко тому ли ко Скурле в золочён шатёр.

Скурла радуется да приплясывает,

Ваську сонного он разбуживает:

«Нынче, Васенька, ты у нас в руках!

Нынче Васеньке не уйти от нас

Из цепей-кандалов, из наручников!»

Похвальба эта, похвастушечка

Добру молодцу за беду пришлась.

Принимался Васильюшко потягиваться,

Распрямляться да поворачиваться.

Тут опутины все и полопались.

Тут наручники все и потрескались.

Встал Васильюшко на ноги резвые.

Скурла-царь стоит, сам дрожмя дрожит.

Васька-пьяница ухмыляется.

«Уж ты, Скурла-царь, ты прости меня

По великой моей по большой вине.

Я убил-погубил-застрелил у тебя

Твоего сынка, твоего зятька‚

Да ещё дьячка того выдумщика!

Ах, болит моя буйная головушка.

И трещит жильё подколенное.

И трясутся мои руки белые.

Ты, Скурла-царь, опохмель меня —

Перейду к тебе и на службу я!»

Горька пьяница речи выговаривает.

Скурла-царь эти речи выслушивает,

На хмельные на речи полагается,

Великой радостью возвышается.

Наливает Василью зелена вина...

Думал Скурла, наготовил питья на три дня.

Васька выхлебнул за единый вздох.

«Ай, Скурла, ты басурманский царь!

Дай мне силу твою сорок тысячей!

Я пойду-подступлю с этой силою!

Я возьму-полоню стольный Киев-град!»

Эх, возрадовался басурман Скурла-царь.

Он дает Ваське силы сорок тысячей.

Подступает пропойца под Киев-град

С тою силою басурманскою,

Говорит он им таковы слова:

«Вы идите, татары, в стольный Киев-град.

Вы берите-казните всех князей да бояр:

Бейте-вешайте-выгребайте у них

Красно золото, чисто серебро.

Да не сметь вам трогать Володимира,

Да не трогать вам Любаву Володимировну!

Ещё чернедь-мужиков вам не сметь рубить!

Ещё вдов да сирот вам не сметь губить!

Коли вы, басурманы, ослушаетесь —

Не сносить вам, басурманы, своих бритых голов!»

И вошли татары в стольный Киев-град.

Они били-рубили-вешали,

Всех князей да бояр повывели;

Понаграбили злата-серебра.

А и вдов-сирот принялись убивать.

А и чёрных мужиков подряд вырубливать.

Увидал Василий Игнатьевич.

Из шатра спешил, он выскакивал.

С ходу-бегу на коня он запрыгивал.

На дыбы добрый конь поднимается

Сива грива у коня расстилается,

Хвост трубой у него завивается.

Изо рта у него пламя мечется,

Из ноздрей у коня искры сыплются,

Из ушей у коня дым столбом валит.

Налетел да Васильюшко Игнатьевич

На татарскую силушку несметную —

Он конём топтал, он копьём колол,

Он мечом её всю повырубил,

Самого царя Скурлу пополам рассёк.

Забирал понаграбленное золото,

Закричал-заорал на весь Киев-град;

«Эй вы, чёрная голь, мужичья киевская!

Уж вы, большие, уж вы средние,

Уж вы малые все подсушины!

Вы идите-берите золоту казну,

Жемчуга-серебро, всё богачество.

Ешьте-пейте, которые голодны!

Одевайтеся, которые холодны!»

Пораздал казну Василий Игнатьевич.

Поспешил ко Владимиру в горницу.

А Владимир-то — он сидит-дрожит,

С белым светом князь уже прощается:

Ждёт меча над головой басурманского.

Говорит ему Василий Игнатьевич:

«Гой еси ты, Владимир Красно Солнышко!

Не сиди, не дрожи, не прощайся ты

С белым светом, князь, прежде времени;

Вся беда прошла-миновалася:

Злы вороги все повыкрошены.

Все повырублены, все повытоптаны,

Сам Скурла мечом рассечён пополам.

А бояре-князья все повырезаны!

Будет славно теперь на белом свете жить!›

Не успел досказать Васька-пьяница,

Не успел домолвить слова последнего,

А из всех дверей — по семи зверей —

Поползли тут бояре толстопузые.

Самозлейшие бояре и целы-здоровы:

От татар, от беды лих попрятались,

Красным золотом да повыкупились!

Все на белый свет показалися,

На свои места посадилися.

Володимир-князь стольнокиевский

Хочет Васеньку дарить-миловать:

«Удалой ты, Василий Игнатьевич!

А спасибо тебе за службу верную: