Говорит богатырям Илья Муромец:
«Добры молодцы, русские витязи!
Не довольно ли нам бездельничать?
Не довольно ли нам своё оружье пылить —
Отдавать его на съедение рже?
Не пора ли нам на заставу встать,
Не пора ли собраться всей дружиною?
Зануздаемте, славны витязи,
Оседлаемте своих добрых коней!
Положим себе мы залог большой:
Чтоб по русской земле никогда-нигде
Чуженин-богатырь не проезживал бы;
Чтоб неверная рать не прохаживала;
Чтобы под нашим под стольным славным городом
Встала грозная застава богатырская;
Чтоб ни конному врагу и ни пешему —
Ни проезду, ни проходу на святую Русь!
Постоим мы за веру, за отечество!
А без вас, богатыри, осиротеет Русь.
Налетят враги, разорят враги!
Мужиков они всех повырубят!
А поля да нивы все повытопчут!
Церкви божие попалят-пожгут!»
Отвечали поляницы Илье Муромцу;
«Уж ты славный казак, атаман-богатырь!
Ты оставь эти речи, Илья Муромец!
А не будем мы ни коней седлать,
Ни садиться, ни ехать в поле чистое!
Мы не будем стоять за отечество!
Мы не будем стоять за стольный Киев—град!
Мы не будем стоять за церкви божие!
Мы не будем беречь Володимира!
У тебя, атаман, копьё длинное —
Достаёт оно далеко врага!
У тебя, атаман, память короткая:
Покороче носу воробьиного!
Позабыл ты, Илья, позапамятовал,
Как князь Володимир нас не миловал;
Как он удалых русских витязей
Изгонял-казнил, ни во грош ставил нас!
Позабыл ты, как Володимир-князь
Погубил ни за чтохоньки Сухмана!
Позабыл ты, как Володимир-князь
Погубил Ловчанина Данилушку,
Погубил его жену Василисушку!
Позабыл ты, как Володимир-князь
На погибель тебя самого, Илья,
Во глубок подвал да засаживал
И песком тебя замуровывал!
А чего теперь нам ждать ещё?
Чем пожалует нас Володимир-князь?
Много есть у него и князей и бояр,
Он их кормит, поит, он их жалует!
Они любы ему, кособрюхие!
А мы не любы, богатыри, ему!
Не поедем мы больше богатырствовать!»
Приходила пора, худое времечко:
Поле чистое затуманилося,
Небо ясное позатучилося,
Солнце красное попритенилося.
Из-под той ли берёзки кудреватыя,
Из-под кустика Леванидова,
Выбегали три тура одинаковые.
По лесам бежали туры одногнёдые,
По полям перебегали одношёрстные,
По горам они скакали златорогие.
Добегали они до моря синего.
В море синее туры бросалися.
Доплывали до Буяна до острова.
А навстречу нм турица однорогая.
А тем турам она — родная матушка,
«Ой вы, туры мои одногнёдые!
Где вы, туры мои, были, что видели?»
Отвечали ей туры златорогие:
«Мы шли, мы бежали через чисты поля!
По лесам, по горам перебегивали.
А мы были во городе во Шахове;
Побывали мы, туры, во Ляхове.
Сорочинское поле поперёк прошли,
Куликовское — с угла на угол.
А мы чудушка нигде не видывали.
А мы вышли да там повыбежали
На поля, на луга на подкиевские,
Мимо Киева о полночь прошли —
Тут увидели мы диво дивное,
Тут услышали чудо чудное.
На Днепр на реку под стольным Киевом
Выходила девица младокрасная.
Выносила она книгу велику-толсту,
Заходила она с книгой по колен в реку...
А ещё того поглубже — выше пояса...
А ещё того поглубже — по белую грудь.
Становилася к камню серому.
Книгу клала на него, приклонялася.
И стояла перед книгой от зари до зари,
И читала её от доски до доски.
Она сколько читала — вдвое плакала!»
Отвечала турица однорогая:
«Ой вы, глупые туры, дети малые!
Несмышлёные-неразумные!
Не девица выходила младокрасная;
Не она читала, слёзно плакала.
Это плакала стена городо́вая —
Над собой она чует невзгодушку,
Да над Киевом, ох, великую.
Ох, великую беду, зло погибельное!
Поднимаются ветры буйные.
Надвигаются тучи чёрные!»
То идет Скурла-царь под стольный Киев-град.
Выезжает собака в поле чистое,
Выбирает он место высокое.
Строит-ставит собака Скурла-царь шатры.
Хорошо он, пёс, шатры повыстроил;
Красным золотом верхи повыкрасил.
Он берёт перо скорописчатое.
Он берёт бумажку хрущатую
Пишет Скурла ярлык, скору грамоту.
Выбирает-призывает татарина.
«Поезжай-ка поди ты, татарин мой,
В стольный Киев ко князю Владимиру.
Станови коня середи двора,
Заходи бесспросно во гридницу.
Ты по полу пройди, как гром прогреми.
Ко Владимиру, как грозу пронеси.
Повернись-развернись — все скамейки свали.
Растолкай все столы белодубовые,
Постащи с них скатерти браные,
Посвали с них яства все сахарные,
Положи ярлык перед Владимиром,
Повернись без слов, скоро вон пойди!»
Басурман-посол — он коня седлал,
Он скакал через заграды подорожные,
Через те ли валы надземельные,
Через те ли стены городо́вые.
Прискакал-прилетел да проламывался,
Кидавал ярлык перед Владимиром,
Учинял разгром по-приказанному.
Нашумел-нагремел, сам вон пошёл.
Увидал ярлык Володимир-князь —
Задрожали тут руки у солнышка,
Заморгали глаза у князя грозного,
Затряслась борода поседелая.
В ярлыке супротивник домогается:
«Я иду, Скурла-царь, на святую Русь!
Приказую добром стольный Киев сдать!
Если я добром этот город возьму,
Самого тебя, Владимира, помилую!
Не отдашь подобру ты Киева —
А я боем его, я взятьём возьму!
Самого тебя, князя, под меч пошлю;
Отсекут тебе голову буйную!»
Потерял слова Володимир-князь —
Приутихли бояре кособрюхие.
Нет хороброй-могучей дружинушки;
Нет защитников теперь у Киева.
Ты куда идёшь, Владимир, собираешься?
Для чего вдоль по Киеву слоняешься?
Повстречайся ему большая подсушина.
Подсушила-то ту подсушину
