Русь Богатырская: былинные сказания - [66]

Камень тот через себя перебросить.

Илью Муромца Добрыня призывает.

Из далёкого чистого поля

Илья Муромец спешит-поспешает.

Вот берется Илья за каменище.

Он до плеч его только поднимает,

Перебросить за себя его не может.

Сам по пояс Илья угрязает

В каменистое-кремнёвое ложе.

Кто-то может этот камень осилить?

Высоки небеса над Русью.

Зелены поля-луга-долины.

И богаты города и просторы.

Ограждают терема и палаты

Белокаменные с башнями стены.

Выходил на русское раздолье,

Выходил на поля и пашни,

Выходил на зеленые нивы

Славный пахарь-богатырь Микула

Со своей невеликой сумкой,

Со своею тягой земною.

И услышал он голос тревожный,

И услышал он призыв беспокойный:

Илья Муромец звал Микулу‚

Призывал он вызволить Потока

Из колдуньиного каменного плена.

Внял призыву пахарь Микула,

Поспешил Селянинович на помощь.

Приходил он к заколдованному месту.

Брал Микула чарованный камень.

Приподнял-положил его на плечи.

Собрал всю свою пахареву силу.

Вызнял[27] камень Микула высоконько,

Через голову его перебросил.

Он кидал-приговаривал, Микула:

«Впереди ты меня ещё — камень!

Позади меня стань человеком,

Человеком стань Михаилом,

Славным витязем Потоком могучим!»

Падал камень за спиной у Микулы.

И слетели чародейкины чары:

Обратился камень в Потока.

Тут и радости было много!

В чистом поле, по зеленому раздолью

На коне едет Добрыня Никитич.

Добрый конь под Добрыней вспоткнулся.

А Добрыня на коне встрепенулся:

«Ты чего это на ровном-то месте,

Перед чем это ты вспоткнулся?

Аль учуял беду надо мною?»

«Чую, чую беду над тобою,

Над твоей, Добрыня, головою:

В этот час в славном Киеве стольном

Совершается, Добрынюшка, свадьба!

Ведь твоя-то жена, Добрыня,

Ведь твоя-то Настасья, Никитич,

За Алёшу Поповича выходит!»

«Неужели моя Настасья

Позабыла меня, моя люба?

Ведь прошло поры-времени немного:

Ведь всего — десять дней и два года!»

«Нет, не десять дней и два года,

А двенадцать лет пролетело!»

«Что ты, конь мой, несешь враницу!

Десять дней — в Заколдованном царстве,

Да два года поисков-поездок

По Руси, по окрайнам, по странам!

Вот и все наши, конь мои, сроки!»

«В Заколдованном царстве, Добрыня,

Протекает за сутки по году!

Если пробыл ты там десять суток,

Значит, здесь десять лет миновалось.

Десять лет чародейных да два года

Всех других наших поездок с тобою —

И двенадцать лет прошло с отъезда!

У меня ещё есть, Добрыня, силы!

Если силы последние отдам я —

Доскачу ещё до Киева ко сроку!»

И отдал тут конь свои силы.

И принёс он ко времени Добрыню.

Добрый конь у ворот, у дома,

У Добрыниного пал бездыханным!

Видит матушку Добрынюшка Никитьевич:

Слёзно плачет Афимья Александровна,

Слёзы горькие роняет на земелюшку

Да всё смотрит на дальнюю сторонку.

Воскричал тут Добрыня громким гласом:

«Государыня свет моя матушка!

Отложи ты ворота решётчатые,

Ты встречай-привечай сына милого,

Ты — Добрыню своего из поля чистого!»

Поглядела Афимья Александровна,

Разрыдалася пуще прежнего:

«Отходи от окна ты, голь кабацкая!

Не шути надо мной, над старухою!

Уж и так меня горе замаяло,

Задавило, горюху, злосчастное.

Кабы дома был мой Добрынюшка,

Не дал он надо мной бы надсмехаться тебе!»

А Добрыня стоит да своё твердит:

«Уж ты, свет моя матушка родимая!

Отложи ты ворота решетчатые,

Ты Добрыню встречай, сына милого!»

Пригляделась к оборванному путнику,

Утвердилась во своем Афимьюшка:

«Отойди ты с добра, оборванщина!

Ты не смейся над старухой горемычною.

А то выйду на широкую улицу,

Я нечестно тебя от окна провожу!»

«Государыня матушка родимая!

Почему ты не хочешь признавать меня,

Своего ин Добрыню Никитьевича?»

«А какой ты Добрыня, бродяжина?

У Добрыни на ноженьках чёботы:

Расписные со скрипом — зелён сафьян!

У тебя они — рваные-заплатанные!

У Добрынюшки у Никитьевича

Было личико белое-румяное!

У тебя-то, бродяга чумазая,

Вроде яблока печёного посморщилось;

Посерело от пыли‚ как в печной золе.

У Добрынюшки были глазоньки:

Очи ясные-соколиные!

У тебя — провалились-затуманилися!

У Добрынюшки кудри желтые:

Кольцо в кольцо завивалися!

У тебя, гляди, голь кабацкая:

Волосищи-то они седатые,

По плечам порассыпались лохмотьями!

У Добрынюшки походка молодецкая!

У тебя, горбун, — стариковская!»

«Ох, ты, матушка, мать любимая!

За двенадцать-то походных лет

Прирвались мои сафьяновые чёботы!

Заморщинилось лицо белое!

В бурях-грозах да ветрах-вихорях

Помутилися очи ясные;

Поседели-развились кудри жёлтые!

Постарел-посерел, весь повылинял,

Похудел твой сын Добрынюшка Никитьевич!

Поистёрлося платье цветёное!

Износилося тело молодецкое!»

«Подойди ко мне, ты бродяжинка!

Покажи ты плечо свое правое!»

Подходил Добрыня к окошечку,

Открывал своё плечо правое.

На плече у него была зна́тебка —

Там родимое было пятнышко.

И признала его родна матушка.

Тут старуха-то стародряхлая

Своей старости не услышала:

Побежала-заспешила на улицу;

Добрынюшку брала за руки,

Целовала-миловала-провожала его,

Дорогого сыночка в чисту горницу.

«Уж ты, матушка, мать родимая!

Почему я не вижу да любимой семьи —

Дорогой жены Настасьи Микуличны?»

«Ох‚ Добрынюшка, ты мой милый сын!

Ты радельник мой, ты страдальник мой!

Нет у нас её, Настасьи Микуличны!

Нет у нас её да горюшицы!

Нет у нас её да твоей жены!

Нет у нас её да моей дочери!

Как прошло тогда три года времени —

Не явился ты из чиста поля...