Русь Богатырская: былинные сказания - [58]

На гориночке на высоконькой

Все повыстали да повыстроились.

И глядит-говорит Чурило Плёнкович:

«Оробел-перетрусил Дюк Степанович:

Он вперёд послал весть на родину,

Чтоб зажгли-подожгли город Галич его!

Ведь горит вся Волынь огнём-пламенем,

Затемняет пожаром солнце красное...

Нам тут делать теперь будет нечего!»

А подъехали послы, так увидели:

Не пожар горит, не огонь огнит —

Это крыши на палатах блещут золотом,

Это стены у дворцов во драгоценностях;

Терема жемчугами-изумрудами

И сверкают, и блестят, и высвечивают.

Подъезжали послы к дворцу серебряному.

Выходила старуха матера-стара:

Под правую руку пять девиц ведут!

И под левую руку пять девиц ведут.

«Кто бы это?» — размышляет Добрынюшка.

А Чурила-то уж забегает вперёд;

Он бежит-спешит да здоровается:

«Здравствуй, Дюкова мать-государыня!»

«Я не Дюкова мать-государыня!

Я при матери у Дюка — портомойница!»

Подходили послы к золотому дворцу.

Выходила из дворца матера-стара,

Выходила старуха старая.

А ведут-то старуху эту двадцать девиц.

«Кто бы это?» — смекает Добрынюшка.

А Чурилушка вновь забегает вперёд.

Он бежит-спешит да здоровается:

«Здравствуй, Дюкова мать-государыня!»

«Я не Дюкова мать-государыня!

Я у матери у Дюка — мукосейница!»

Подошли послы к дворцу алмазному

Тут и третья старуха матера-стара

Выходила навстречу послам киевским.

А ведут её все тридцать девиц.

А несут над ней зонт-подсолнечник,

Им от солнца закрыть лицо белое.

Впереди стелют сукна багрецовые.

А надето на ней платье дивное.

По нему — вся краса поднебесная!

Тут Чурилушко давай раздумывать:

«Как опять бы мне во просак не попасть?»

А Добрынюшка — глянь и догадайся тогда:

«Вот это она: матерь Дюкова!»

Низко кланялся он да здоровался:

«Здравствуй, Дюкова мать-государыня,

Ты честна вдова Матрёна Тимофеевна!»

«Здравствуй ты, удалой добрый молодец!

Ты из коей орды, ты из коей земли?

Как тебя, молодец, ещё звать-величать?»

«Я из Киева в город Галич — посол.

А по имени — Добрыня Никитьевич.

Я знавал, я бывал вместе с славным купцом,

С тем удачливым Степаном Ивановичем.

А теперь я от князя от Владимира.

Там приехал к нам твой любезный сын,

Славный витязь-богатырь Дюк Степанович.

На пиру-то он, Дюк, порасхвастался.

Он похвастал тобой, своей матушкой.

Да несчетной похвастал золотой казной.

Да поспорил Дюк со боярами.

Отрядили они в Галич писчиков

Описать ваши богатства все животы.

Самым главным считарем-переписчиком

Будет — вот он: наш Чурило сын Плёнкович!»

Три дня писаря всё выглядывали.

Три дня писарчуки всё высматривали.

Все владенья разглядел Чурило Плёнкович.

На четвертый день он сел за стол,

Написал Чурило в Киев написаньице:

«Ты Владимир-князь Красно Солнышко!

Чтобы Дюковы владенья-животы описать,

Сосчитать всю его золоту казну,

Стольный Киев придётся на бумагу продать,

На чернила добавить Чернигов-град!»

Воротилося посольство в стольный Киев-град.

А Чурилушку того Плёнковича —

Разбирает его зависть разбиручая,

Разъедает разъеда разъедучая.

Хочет Дюка он унизить, осрамить-осмеять:

«Мы побьёмся, Дюк, о велик заклад:

У кого будет лучше платье цветное?»

Отвечает Чуриле Дюк Степанович:

«Ой, Чурило ты сухоногое!

Кривоногое-горбоногое,

Ты басись-хорошись перед бабами!

Ты выхаживайся перед девками!

А ты с нами, молодцами, и в кон не идёшь!

Платье цветное да богатое

Надевай ты завтра, Чурка, самолучшее;

На обувочки — сапожки зелён сафьян.

Я надену своё платье подорожное,

А на ноги обую только лапотки!»

Надевал Чурило платье цветное,

Изукрашенное-позолоченное.

А сапожки на ножки — узорчатые:

Щегольские-гогольские-щапливские!

Ну и хлыст, ну и хват — сапоги скрипят:

Носки — узки, каблуки — высоки,

Высоки-остры, голенища — пестры!

А кафтан-то, кафтан: он шит, он бран!

А во пуговках вплетено у него

Там по доброму да по молодцу!

А во петельках вплетено у него

По девице да по красавице.

Как застёгнутся — так обнимутся!

А расстёгнутся — поцелуются!

Вдоль по улицам да по киевским

Вот идёт щёголь-щап, вот купав[23] молодец:

Кудри жёлтые рассыпаются,

Жемчугом по плечам раскатаются.

А лицо у красавца будто маков цвет!

А шея-то, будто белый снег!

Ан да очи-то ясна сокола,

А ведь брови-то чёрна соболя.

Заглядаются люди на Чурилушку.

Разневестились все невестушки:

«Ах, вот бы нам да такого в мужья!

Хоть бы в щёку бил да щёголь был!»

И глядят, так глядят, аж ломают глаз!

Там, где девушки глядят, — там заборы трещат.

Где моло́дицы глядят —там оконницы трещат.

Где старухи глядят — костыли грызут!

Загляделся на Чурилу весь женский пол.

Нарядился теперь Дюк Степанович.

Одевал он одежду подорожную.

Подорожную‚ а надёжную.

Надевал Дюк на ноги себе лапотки.

Лапоточки у Дюка из семи шелков.

А во каждой во клетке-плетениночке

Вплетено ещё по камню по яхонту.

А кафтан-то у Дюка — он простой, не золотой.

Для дороги кафтан был шит и ткан.

В нём во пуговках — звери-тигры-львы.

А во петельках — змеи лютые!

На правом рукаве — леса дремучие.

А на левом — небеса да со тучами.

На головке у Дюка шапка простенькая.

Только пташками вся изукрашена:

Соловейками, жаворонками.

Вот и Дюк пошёл вдоль по улице.

От лаптей, от камней, ярких яхонтов

В тёмных улочках-закоулочках

Стало вдруг светло да светлёхонько.

И принялся Дюк да забавить людей:

Проведёт правой ручкой по пуговкам —

Зарычат-зазычат звери-тигры-львы.