Дверь с крыльца вела в комнату.
На мгновение Фюлёп остановился перед дверью и — хотя и был того мнения, что это нехорошо, — ухо послал немного вперед себя. Из комнаты доносился веселый гомон и, может быть, больше, чем следовало, мужских голосов.
Он постучался, вошел и поздоровался.
Если бы сам Иона явился из чрева китова, то не удивил бы сильнее хозяев и гостей. У хозяйки челюсть отвисла и глаза стали круглые, а Вилма так вздрогнула, что все заметили. На лавке по обе стороны от девушки сидели два парня. Один, точно глупый гусак, попробовал поднять Фюлёпа на смех, другой — его звали Жига Гади — сурово нахмурился.
Хозяин поднялся и пожал Фюлёпу руку, тот также пожал руку всем по очереди, потом сел отдельно на свободную лавку и первым делом посмотрел на девушку: такие ли у нее глаза, какие привиделись ему в тумане.
Такие, точь-в-точь.
Он весело, радостно рассмеялся.
А разговор вели о том, что в эту пору черной земле хорошо бы белого снега, да чтобы не туман хмурился, а ясно сияли звезды. Потому что после доброй зимы с легким сердцем приходит красавица-весна, а за нею и щедрое лето.
Каждый вставил словцо, только Жига Гади молчал, и казался он очень важным: и снаружи праздничный, и изнутри торжественный. Вот Фюлёп возьми и скажи:
— Снег до тех пор не выпадет, покуда Жига такой смурной.
Тут Жига вскинул свою большую голову и с чувством собственного превосходства заявил:
— А для меня уже настала весна.
Все вопросительно на него посмотрели: не прибавит ли он чего к столь серьезному заявлению. Жига немного смягчился и, кивнув головою в сторону Вилмы, сказал:
— Вот он, молодой росток.
А Фюлёп ему:
— Боюсь, под вороной обломится.
И так это у Фюлёпа метко получилось, что ворона, Жига то есть, от этих слов совсем сник, и все от души посмеялись, даже сам «весенний росток». Успех сразу же сделал Фюлёпа душой компании. И коли уж с ним случился такой благоприятный поворот, то и он перевел разговор на серьезное: посоветовал всем запомнить в назидание беды года уходящего, а потом выслать навстречу новому году посланцев надежды и упования.
Поскольку блестящий взгляд Вилмы часто останавливался на нем, и настроение было хорошее, и всех деревенских кляч на словах откормили, он остался в девичьем доме до полуночи. Но когда отзвучали добрые новогодние пожелания, он попрощался с хозяевами, а также с обоими парнями, которые на этот раз, видно, потому, что он уходил, были с ним очень добры.
Вилма пошла его проводить.
На крыльце, как положено, они постояли немного.
— Жига, видать, чего-то хочет, — сказал Фюлёп.
— Да, — тихо ответила Вилма.
— И чего же?
— Ко мне посвататься.
Фюлёп переступил с ноги на ногу.
— Тут главное, что девушка ответит.
Так же, как тогда, в тумане, сверкнули глаза Вилмы, и она, смеясь, сказала:
— А я найду слова для ответа.
С тем и отправился Фюлёп вниз по ступенькам в новый год; и пока шел, тоже искал про себя подходящие слова. Те слова, которые он выбрал, звали работать и жить, и будто были у них тонкие руки, обнимавшие их двоих.
После чинного прощания девушка постояла немного на крыльце, выделяясь в полуночной темноте веселым пятном. Она почти уже не видела Фюлёпа, но слышала, как он ощупью спускается по шатким деревянным ступенькам, и дождалась, пока, приподняв дверку в воротах, он не вышел на дорогу.
Ей приятно было, что с ней, семнадцатилетней девчонкой, Фюлёп разговаривает так почтительно, с таким уважением. Всего несколько слов и сказал, как мудрый ворон, но за теми словами, она чувствовала, многое скрывается.
«Вот она какая, жизнь!» — подумала Вилма.
Весело впорхнув в дом, она со смехом прищурилась от резкого света. Но все же увидела, что ее разглядывают, словно хотят прочитать что-нибудь из того, о чем они с Фюлёпом вдвоем на крыльце говорили.
Особенно Жига был подозрителен.
— Ну что, насилу убрался? — спросил он.
Вопрос был злой и глупый. Только Жига да друг его засмеялись, думая, что сделали Фюлёпа посмешищем в глазах девушки. Однако тут же увидели, что очень ошиблись. Потому что хозяин обозвал Жигу ворчуном, а Вилма дала такой ответ, что был красноречивей любого слова: она резко остановилась посередь комнаты, точно ей под ноги вдруг прыгнула лягушка. Потом повернулась и пошла не к той скамье, где сидел Жига и она весело щебетала весь вечер, а к другой и села на осиротевшее место Фюлёпа.
Все поняли, что к чему.
В комнате воцарилась тишина. Жига уставился перед собой, словно вглядывался в собственный готовый изменить ему разум. Но он любил, потому сумел сдержаться и покаянно сказал:
— Ну, виноват, признаюсь, завидущий я!
— Что правда, то правда! — отозвался другой парень.
Он пошутить хотел, да только промашка вышла, никто даже не улыбнулся. А Жига так тряхнул головой и так посмотрел на своего дружка-приятеля, словно что-то неслыханное случилось. Словно это не друг его сказал, а петух прокукарекал, про которого Жига думал, что давным-давно съел его с супом.
— Я-то тебя другом считал, — сказал он.
— А что, разве не так?
— Нет.
— Так кто же я, по-твоему?
— Иуда.
Парень вмиг переменился и язвительно ему ответил:
— Если бы я и захотел, все равно не получится, потому что тебе даже Иуды не положено.
