Румянцевский сквер - [5]
— Ну и что? — спокойно ответила Ксения. — Твой Самохвалов тоже вышел.
— «Твой Самохвалов»! Какой он мой?
— Витя, куда ты щетку дел? — Ксения уже смочила под краном и отжала половую тряпку.
— Да не надо, Ксана. Я сам протру.
— Протрешь через год. Ага, вот она.
Обмотала щетку тряпкой, принялась протирать паркет в большой комнате.
— Какой Самохвалов? — спросил на кухне Колчанов. — Уличный крикун?
— Это в газетах обзывают, — сказал Цыпин. — Никакой он не крикун. Он за Россию болеет.
— Ты что, ходишь на его митинги? В Румянцевский сквер?
— Ну, был раза два. Самохвалов из наших, флотских. Не воевал, потому как моложе нас, но тоже, само, двадцать лет отгрохал. Полковник, политработник с учебного отряда.
— Читал я про него, — сказал Колчанов, держа теплый мешочек у щеки. — Кричит про инородцев. Цитирует «Майн кампф».
— Мало ли что пишут. Писаки, мать их… То Брежневу жопу лизали, а теперь Горбачеву. Само… Он правильно говорит, нельзя в поддавки играть. Вон Гэдээр им отдали, и другие соцстраны. Зачем? Мы что — уже не великая держава?
— У великой державы надо, чтоб не только атомные бомбы были, а и мясо, и молоко, и все, что человеку требуется для повседневной жизни.
— Мясо, молоко, — передразнил Цыпин. — России твердая власть нужна. А то распустили народ — наживайтесь кто во что горазд… Рынок заделайте… Мошенники и пустились в кооперативы, в первую голову кавказцы и эти…
— Понятно. Евреи. — Колчанов отворил форточку, на кухне было очень накурено. — Послушай. Ты вчера у кого на поминках был?
Цыпин насупился:
— Думаешь, само, уел меня? Ну, не все! Не все подряд! Есть и такие, как Гольдберг Мишка… А ты возьми революцию! Кто ходил в чекистах? Кто русских людей расстреливал направо и налево?
Колчанов посмотрел на старого товарища по морской пехоте. На душе у него было скверно, будто влезли в грязных сапогах и топчутся.
И представились ему гладко выбритая голова, лицо с выпученными глазами за очками, один из которых был неподвижным, а другой дергался, будто подмигивал, — лицо отца Милды…
И другое лицо всплыло из туманного облака, накрывшего Западную казарму, — расчесанные на боковой пробор белобрысые, почти белые волосы, а брови и вовсе белые, и внимательные голубые глаза, и широкая прорезь безгубого рта. Рот приоткрывается, и долетают из облака, из того далекого января произнесенные тихим голосом слова…
4
В начале января 1944 года оттепель туманным облаком накрыла остров Котлин с преславным городом Кронштадтом. День, словно стыдясь своей серости, быстро угасал. Уже в четвертом часу в длинном краснокирпичном здании Западной казармы зажгли тусклое электричество. Сержант Колчанов со своей ротой работал на плацу — шваркали лопатами, убирали тяжелый от обильной влаги снег. Тут прибежал рассыльный, вызвал Колчанова к замполиту батальона.
Опять, подумал Колчанов, заведет бодягу о подготовке комсомольского собрания… Новый год, новые задачи… Однако замполит, вместо обычного: «Садись, кури, разговор будет», сказал отрывисто:
— Тебя вызывает капитан Одинец. Быстро к нему.
В дальнем углу казармы на втором этаже была комната этого капитана, непонятно чем занимавшегося в 260-й отдельной бригаде морской пехоты. То есть, в общем, было понятно, но все равно неясно. В том конце коридора, где находилась его комната, сгустилась загадочная полутьма.
Капитан Одинец сидел за столом во флотском кителе, в погонах с голубым просветом. Должно быть, до морской пехоты служил в авиации. Офицеры 260-й бригады давно уже переобмундировались из флотского в армейское. А капитан Одинец не торопился. Такой аккуратный голубоглазый блондин, только рот его портил — широкая прорезь, можно сказать, без губ. На что-то прорезь эта была похожа.
На столе у Одинца было пусто, только стеклянная чернильница стояла и лежала ученическая ручка. Капитан держал на столе крупные руки со сцепленными пальцами, будто обнимал нечто очень дорогое. Над ним висел портрет Дзержинского в фуражке, в накинутой на плечи шинели.
— Товарищ Колчанов, — заговорил Одинец тихим голосом. — Я вот зачем пригласил…
Выходило по его словам, что он, Колчанов, вполне сознательный боец морпехоты и, как комсорг роты, мобилизует комсомольцев, ну и так далее. Колчанов слушал и, понимая, конечно, что не для похвальных слов вызвал его особист, чувствовал в животе неприятное напряжение.
Колчанов в сорок первом был тяжело ранен. Под Котлами повезло, не задело, а когда покидали Копорье, достал его осколок — пробил брюшную стенку, поранил кишки: прямую в верхней части и несколько петель тонких — и вышел возле крестца. Хирурги в Ораниенбауме, а потом в Кронштадтском морском госпитале, можно сказать, совершили чудо, не дали ему умереть. Но бывало у Колчанова — в ледовом ли дозоре, на занятиях ли по боевой подготовке или вдруг ночью, во сне, — возникнет в животе напряжение, будто стяжка внутренностей, и тупая ноющая боль.
Вот и сейчас так.
— Вас недавно, товарищ Колчанов, приняли в партию, — тихо, доверительно журчал голос Одинца. — Это наклало большую ответственность, так? — Он выждал, пока Колчанов утвердительно кивнет, и продолжал: — Готовится на Ленфронте наступление, скоро и наша бригада вступит. Мы должны тщательно проверить готовность, так? Чтоб никаких нездоровых настроений. А они имеются. В вашей роте, например.
С первых страниц романа на читателя обрушивается лавина загадочных происшествий, странных находок и удивительных приключений, скрученных авторами в туго затянутый узел. По воле судьбы к сотрудникам спецлаборатории попадает таинственный индийский кинжал, клинок которого беспрепятственно проникает сквозь любой материал, не причиняя вреда ни живому, ни мертвому. Откуда взялось удивительное оружие, против какой неведомой опасности сковано, и как удалось неведомому умельцу достичь столь удивительных свойств? Фантастические гипотезы, морские приключения, детективные истории, тайны древней Индии и борьба с темными силами составляют сюжет этой книги.
Фантастический роман о необычной судьбе землянина, родившегося на космическом корабле, воспитывавшегося на другой планете и вернувшегося на Землю в наши дни. С первых страниц романа на читателя обрушивается лавина загадочных происшествий, странных находок и удивительных приключений, скрученных авторами в туго затянутый узел.Для среднего и старшего возраста. Рисунки А. Иткина.
Сага о жизни нескольких ленинградских семей на протяжении ХХ века: от времени Кронштадского мятежа до перестройки и далее.
На 1-й стр. обложки — рисунок Г. ФИЛИППОВСКОГО к повести Льва Константинова «Схватка».На 2-й стр. обложки — рисунок Ю. МАКАРОВА к научно-фантастическому роману Е. Войскунского, И. Лукодьянова «Плеск звездных морей».На 3-й стр. обложки — рисунок В. КОЛТУНОВА к рассказу Даниэля де Паола «Услуга».
Две фантастические повести — «Химера» и «Девиант» — примыкают к роману своей нравственной проблематикой, драматизмом, столь свойственным ушедшему XX веку. Могут ли осуществиться попытки героев этих повестей осчастливить человечество? Или все трагические противоречия эпохи перекочуют в будущее?От автора. В 1964 году был опубликован написанный совместно с И. Лукодьяновым рассказ «Прощание на берегу». Мне всегда казалось, что в этом рассказе, в его проблематике таятся неиспользованные возможности. Обстоятельства жизни не позволили нам вернуться к нему, а в 1984 году И.
Тяжкие мысли одолевают дуна Абрахама, хранителя стола его величества Аурицио Седьмого, короля Кастеллонии. С каким трудом добился он места при дворе, положения в обществе, графского титула, наконец! А любимый сын его и наследник Хайме, пренебрегая благополучием, рвется в дальний морской поход к Островам пряностей, туда, где, бывалые люди рассказывают, «нет пути кораблям – сплошной ил. И небо без звезд». А еще, того и гляди, покажется морской епископ – встанет из моря, «а митра у него светится, из глазищ огонь – ну и все, читай молитву, если успеешь… А морской змей? Как высунет шею из воды, как начнет хватать моряков с палубы…».
Роман, написанный на немецком языке уроженкой Киева русскоязычной писательницей Катей Петровской, вызвал широкий резонанс и был многократно премирован, в частности, за то, что автор нашла способ описать неописуемые события прошлого века (в числе которых война, Холокост и Бабий Яр) как события семейной истории и любовно сплела все, что знала о своих предках, в завораживающую повествовательную ткань. Этот роман отсылает к способу письма В. Г. Зебальда, в прозе которого, по словам исследователя, «отраженный взгляд – ответный взгляд прошлого – пересоздает смотрящего» (М.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
20 июня на главной сцене Литературного фестиваля на Красной площади были объявлены семь лауреатов премии «Лицей». В книгу включены тексты победителей — прозаиков Катерины Кожевиной, Ислама Ханипаева, Екатерины Макаровой, Таши Соколовой и поэтов Ивана Купреянова, Михаила Бордуновского, Сорина Брута. Тексты произведений печатаются в авторской редакции. Используется нецензурная брань.
Многоплановый, насыщенный неповторимыми приметами времени и точными характеристиками роман Светланы Шенбрунн «Розы и хризантемы» посвящен первым послевоенным годам. Его герои — обитатели московских коммуналок, люди с разными взглядами, привычками и судьбами, которых объединяют общие беды и надежды. Это история поколения, проведшего детство в эвакуации и вернувшегося в Москву с уже повзрослевшими душами, — поколения, из которого вышли шестидесятники.
Борис Носик хорошо известен читателям как биограф Ахматовой, Модильяни, Набокова, Швейцера, автор книг о художниках русского авангарда, блестящий переводчик англоязычных писателей, но прежде всего — как прозаик, умный и ироничный, со своим узнаваемым стилем. «Текст» выпускает пятую книгу Бориса Носика, в которую вошли роман и повесть, написанные во Франции, где автор живет уже много лет, а также его стихи. Все эти произведения печатаются впервые.
История петербургских интеллигентов, выехавших накануне Октябрьского переворота на дачи в Келломяки — нынешнее Комарово — и отсеченных от России неожиданно возникшей границей. Все, что им остается, — это сохранять в своей маленькой колонии заповедник русской жизни, смытой в небытие большевистским потопом. Вилла Рено, где обитают «вечные дачники», — это русский Ноев ковчег, плывущий вне времени и пространства, из одной эпохи в другую. Опубликованный в 2003 году в журнале «Нева» роман «Вилла Рено» стал финалистом премии «Русский Букер».
В новую книгу Леонида Гиршовича вошли повести, написанные в разные годы. Следуя за прихотливым пером автора, мы оказываемся то в суровой и фантасмагорической советской реальности образца семидесятых годов, то в Израиле среди выехавших из СССР эмигрантов, то в Испании вместе с ополченцами, превращенными в мнимых слепцов, а то в Париже, на Эйфелевой башне, с которой палестинские террористы, прикинувшиеся еврейскими ортодоксами, сбрасывают советских туристок, приехавших из забытого Богом промышленного городка… Гиршович не дает ответа на сложные вопросы, он лишь ставит вопросы перед читателями — в надежде, что каждый найдет свой собственный ответ.Леонид Гиршович (р.