Румия - [47]

— Значит, вы придумали уже?

— Мороковал кое-что, да вот крепление конуса не получалось. А ты, Борис, толковый вариант предложил. Длинный болт. Теперь дело пойдет.

— А я-то считал, что сам… — огорчился Цоба.

— Но ты сообразил, что должна быть такая, как ты назвал, колодка. Значит, сам изобрел. В понедельник сделаем пробный образец. А сейчас не стану вас задерживать. День-то субботний.

Ребята направились к выходу.

— Эге, стойте, — окликнул их мастер. — Так дело не пойдет. У меня некому доедать эту кислятину: зубы старые.

— Спасибо, не надо, — запротестовал Цоба.

— Подставляй карманы и не разговаривай.

Друзья вышли к берегу Днестра в скверик. Когда-то до войны на этом месте был детский парк. Сейчас сквер стоял голый, только пни торчали, окруженные мелким кустарником. На месте каруселей — огромная бетонированная площадка. А в центре сквера на низком пьедестале стоял гипсовый пионер без одной ноги. Вместо нее торчали железные прутья. И чуть приподнятая рука, видимо, прежде державшая горн, тоже оторвана осколком по самый локоть.

Ребята сели на низенький заборчик и с аппетитом принялись доедать яблоки.

— Вот смешной Владимир Иванович, — усмехнулся Цоба, — какая же это кислятина?

— А про зубы-то что сказал, — улыбнулся Сашка. — Да у него зубы покрепче наших.

— Мировой он дядька, — вздохнув, проговорил Цоба.

— Да, — согласился Сашка. — Только жалко его. Сирота. Правда, что некому у него есть эти яблоки.

— Как — сирота? — удивился Борис. — Ни отца, ни матери?

— Вот чудак. Он же взрослый. Семьи у него нет, понял? Все в войну погибли. Как и у нас. Хотя мой-то отец, может, и найдется. Мастер знал отца моего, понял, Цыган! Обещал найти. Уже письмо написал в часть, где отец служил.

— И совсем, совсем у него никого? — тихо переспросил Борька.

— Никого. Сын у него был. Борисом звали, как тебя. Он его Бориска-барбариска дразнил. Расстреляли фрицы. Вот в этом Днестре и могилка его.

Сашка умолк. И Борис долго молчал, не решаясь нарушить тишину, потом тихо предложил:

— Давай, Качан, сами сделаем оправку, а? Зачем ждать понедельника? Завтра выходной. Уйдем в цех. Никто мешать не будет.

— А чертеж? Как без него будем делать?

— Я запомнил. Да и насадки-то есть готовые, по конусу выточим.

— Это ты здорово придумал. Здорово!

Из-за «острова папуасов» вынырнул буксирный пароходик. Он шел налегке. Видимо, оттащил баржу вверх по течению и теперь торопился за новым грузом. Плицы звонко шлепали о воду, и эхо разносило над рекой хлопки. Казалось, пароходик сам себе аплодировал за удачно проведенный рейс.

— Ну не сердилась на тебя эта, как ее?..

— Кто? — спросил Сашка, будто не понимая, о ком говорит Борис.

— Ну, девчонка-то.

— Нет. Эх, забыл совсем, — спохватился Сашка. — Билеты же она мне передала. Надо раздать. На бал нас всех приглашают. Понял?

— Хорошая девчонка, боевая. А зовут ее как?

Сашка оторопел. Как же это он не познакомился? Такой случай был.

— Не знаю, — признался он.

— Не спросил? — удивился Цоба. — Вот уж и правда — капуста.

КАК ПИСАТЬ О ВЕСНЕ

В мастерские Цоба с Сашкой ушли сразу после завтрака. Токарный цех был на замке. Но ребята знали лазейку на чердаке. Бумаги для чертежа не было, поэтому Борька начертил оправку мелом на доске. Работу распределили по жребию. Цобе досталось точить конусную оправку, а Сашке — крепежный болт.

Работали молча, как заговорщики. Часам к двенадцати оправка была готова. Ребята тщательно убрали со станков стружку. Уставшие, но довольные сели передохнуть.

— Представляю завтра переполох, когда все увидят оправку, — проговорил Сашка.

— А у гвардейца глаза от зависти лопнут, — улыбнулся Цоба. — И Додону вовсе не видать вымпела. Теперь мы эти насадки, как орехи, будем щелкать.

— А знаешь что? — вдруг оживился Сашка. — Давай испробуем оправку, как в работе она?

В цехе снова зашумел станок. Конус легко крепился к оправке. Теперь можно было смело прибавить подачу резца. Из маленького учебного станка Т-4 выжимали самую большую его скорость — восемьсот оборотов.

Прежде, без оправки, на конус насадки уходило даже у Сырбу не меньше двух часов. А сейчас не прошло и двадцати минут, как Цоба снял со станка готовую деталь. Сашка тщательно ее измерил. Деталь была годная. Теперь он встал к станку. И минут через пятнадцать снял блестящий конус.

— Ну, что мы так и будем весь день по очереди? Давай, Качан, точи конусы, а я еще одну оправку сделаю. Сегодня мы дадим по мозгам всем Додонам и гвардейцам-европейцам!

— А что, — вдруг выключил станок Сашка, — давай сколько сумеем до вечера сделаем?

— Ну-у! Все переделаем, а завтра и оправка наша не нужна будет? Нет, надо оставить, чтобы гвардеец завтра с нами потягался. Я хочу его видеть зеленым от зависти.

— Чего ты, Цыган, взъелся на него?

— Пусть не задается медалью своей.

— Зря, неплохой он…

Дальше друзья работали молча, каждый за своим станком. Они так увлеклись делом, что забыли и про обед и про то, что в училище их наверняка уже хватились.

К трем часам дня Цоба принес из кладовой последние три отливки.

— Все, — торжественно заявил он. — Завтра пятая группа может загорать. Точить будет нечего.

Да, отливок больше не было. Готовые конуса насадок стояли на стеллаже ровными рядами.