Руководство джентльмена по пороку и добродетели - [71]

Это уже бывало раньше. Мы так уже молчали.

Начинают трястись руки, я сжимаю их в кулаки и опускаю к бокам. И набрасываюсь на Перси:

– Тебе что, неинтересно?

– Что – неинтересно?

– Удалось ли мне узнать, как открыть шкатулку.

– Мне плевать.

– Как это – тебе плевать? С чего это тебе плевать, я же для тебя стараюсь! Перси, мы хотим тебе помочь, мы ради тебя готовы даже вломиться в усыпальницу! Тебе нужна панацея, и мы ее добудем. Ты хоть спасибо скажешь? – Я говорю все громче, и челюсть пульсирует все сильнее. Я хватаюсь за нее рукой, как будто так станет легче. – Больно, черт возьми!

Повисает молчание.

– Мне не плевать на тебя, – наконец произносит Перси.

– Да я-то что? Со мной все нормально. – Я плещу себе в лицо еще горсть воды и стираю ее рукавом, стараясь не морщиться от боли, когда ткань задевает ссадины. – Я лично ложусь. Хочешь – ложись тоже, хочешь – иди ужинай. Мне плевать. – Я скидываю ботинки – они разлетаются в стороны и приземляются по разным углам комнаты, – падаю на кровать и поворачиваюсь на бок, спиной к Перси.

Отчасти мне хочется, чтобы он остался со мной. Даже не отчасти: вот бы он лег рядом, прижался ко мне всем телом и ни о чем не спрашивал, особенно – почему я молчу. Вот бы он понимал, чего я от него хочу, даже когда гордыня не позволяет попросить.

Но – стучат шаги, открывается и тихо закрывается дверь.

Я долго лежу, чувствуя себя разбитым и нервным. Единственное, что могло бы заставить меня встать, – желание пойти чего-нибудь выпить, но даже его оказывается мало. В какой-то момент из кабинета доносятся голоса Перси и Данте, потом – скрипка. Я снова и снова повторяю про себя шифр, как твердил его всю дорогу домой: AGCDAF.

Мне должно быть стыдно, я ведь обманул Матеу Роблеса. Но если выбирать: избавить его жену от мучений или спасти Перси, – я ни секунды не сомневаюсь в своем решении. Кто-то должен пожать плоды его открытия, и пусть уж это будет не проклятый герцог. А мы с Перси. В конце концов, у нас не меньше прав на эту шкатулку, чем у него. И даже больше, ведь мы не он. Мы не собираемся разорять королей, торговать чужими жизнями и превращать все вокруг в золото. Мы просто хотим не разлучаться. Вернее, я ищу способ не разлучаться с Перси.

Лежа в комнате цвета застывшей крови и глядя, как темнеет за окном, я по маленькому скользкому камушку отстраиваю заново уверенность в собственной правоте, повторяю себе снова и снова: «Ты все правильно делаешь. Ты спасаешь дорогого тебе человека».

Когда между печных труб выглядывает серпик луны, в комнату возвращается Перси и принимается готовиться ко сну. Он старается не шуметь: думает, что я сплю. «Скажи что-нибудь, – приказываю я себе. – Попроси прощения». Но только молча лежу и притворяюсь спящим. Перси ложится спиной ко мне, между наших спин зияет бездна.

Дождавшись, пока он начнет тихо похрапывать, я встаю, обуваюсь и спускаюсь вниз.

В камине кабинета еще дотлевают последние угольки. В их свете я вижу под одним из стульев футляр со скрипкой Перси и неровную стопку нотных листов. Шкатулка Базеджо стоит тут же, на столе. Лунный свет серебрит диски с буквами. Я беру шкатулку и выставляю первую букву. «C» скользит под пальцем и почти стерлась, будто ее касались особенно часто.

Роблес мог и солгать. У него не было ни одной весомой причины мне доверять. Но больше ему положиться было не на кого, а отчаяние – могучая сила. Она способна выдрать разум с корнем, как сорняк.

Я выставляю все шесть букв – первые шесть нот мелодии, которой можно вызвать духов умерших.

Раздается тихий-тихий щелчок.

Из шкатулки выезжает потайное отделение. Внутри на бледном шелке лежит небольшая побуревшая кость, обточенная в форме ключа.

Я осторожно касаюсь пальцем головки ключа, поглаживаю зернистую поверхность кости. По телу пробегают мурашки, будто зимний ветер в окно дунул. Почему-то только теперь я начинаю понимать, что все взаправду: и сердце-панацея, способное исцелить любые болезни, и женщина, застрявшая ради него между жизнью и смертью. Осознание повисает в воздухе последними нотами доигранной мелодии.

Наверху скрипят половицы.

Мы отправляемся в Венецию, завтра же. И, чтобы у Перси оставалась надежда, нужно забрать с собой ключ. Если я возьму его сейчас, утром, в лихорадке сборов и проводов, его могут не хватиться. Если повезет, пока они заметят пропажу, мы уже выедем из Испании.

На лестнице стучат шаги. Если я хочу забрать ключ, надо немедленно его перепрятать: я ставлю шкатулку на стол, хватаю из-под стула футляр со скрипкой и убираю ключ в отделение для канифоли, под гриф инструмента. Захлопываю крышку и успеваю ногой задвинуть футляр под стол, как раз когда открывается дверь.

Не сказать, что я удивлен, увидев Элену. Не думал только, что ее появление так меня напугает. Она дама некрупная, зато высокая, а я тонкий и низенький. Шагнув с порога, она тут же заполняет собой весь кабинет. На ней платье цвета расплавленной бронзы. Ворот оттянут вниз, волосы распущены и встрепаны. И я, наверно, безнадежен: даже сейчас успеваю подумать, какая же она красавица.

– Мистер Ньютон сказал, вы уже легли, – мурлычет она тихо, будто колоду карт тасует.