Руководство джентльмена по пороку и добродетели - [46]

Моя голова оказывается выше, чем у Перси, но мы лежим так близко, что мне видно темные веснушки у него под глазами. Если бы мне пришлось выбирать самую любимую черту его лица – совершенно нерешаемая задача, но вдруг меня заставят под дулом пистолета, – я бы выбрал звездную россыпь на его щеках. Мне хочется верить, что вижу ее только я, остальных он так близко не подпускает.

Перси ерзает по крыше и оказывается чуть ближе ко мне; я больше не позволю себе поверить, что он это нарочно.

– Интересно, настанет ли день, когда при виде меня ты не будешь первым делом вспоминать мой припадок?

– Я вообще о нем не вспоминаю, – вру я.

Он легко меня разоблачает:

– Ничего. Сложно, наверно, такое забыть.

Я откидываю голову на крышу до хруста в шее.

– Зато тебя имением управлять не заставят. – Едва сказав это, я понимаю, какую глупость сморозил, и начинаю лепетать: – Погоди, я… Прости, я что-то… Тысяча чертей! Прости. Ляпнул не подумав.

– Ты правда больше всего на свете боишься, что тебе придется управлять отцовским имением?

– Больше, наверно, только чумы, голода, ну и красоту свою растерять.

– Ладно, допустим, сейчас это кажется чем-то неприятным. Но однажды тебе захочется остепениться, и у тебя уже будет дом. Будут деньги и титул. Ты ни в чем не будешь нуждаться.

– Знаешь, меня совсем не это пугает.

– А что тогда?

Какой же я все-таки кретин. Жалуюсь тут Перси на свои мелкие, как пузырьки шампанского, трудности – а его самого скоро запрут в лечебнице, но он как ни в чем не бывало лежит со мной на крыше и притворяется, что у нас у обоих вся жизнь впереди.

– Да ничего. Ты прав, мне очень повезло.

– Я не сказал, что тебе повезло. Но ты ни в чем не будешь нуждаться. – И дальше смотрит в небо.

Я вдруг понимаю, что мы во всем полные противоположности. Перси отчаянно хочет вернуться домой, но чувствует, что не может. Я не хочу возвращаться, но мне некуда идти. Может быть, Перси никогда не понять, что в родном доме я никогда, даже после смерти отца, не избавлюсь от призраков былого. Я бы не смог жить там всю жизнь, стараясь не замечать ни так и не отмывшегося темного пятнышка на полу обеденной залы (я рассадил себе подбородок, рухнув наземь от одного меткого отцовского удара), ни плиты над камином (отец швырнул меня в нее лицом, и я сколол о нее краешек зуба). Отцовский дом хранит в себе слишком много скелетов, и не всегда прошлое способно остаться в прошлом.

Я стряхиваю с брюк табачную крошку.

– Какой я везунчик. Однажды все, чем владеет отец, будет моим. Может, тоже заведу себе сына и буду его избивать.

– Богом клянусь, если однажды увижу твоего отца, изобью до полусмерти.

– Перс, твои слова – просто музыка для моих ушей.

– Я серьезно.

– Ты гипотетически готов защитить мою честь, я тронут. – Я зажмуриваюсь и тру глаза основаниями ладоней до черных кругов на изнанке век. – Мне правда грех жаловаться.

– Ты и не жалуешься. – Перси чуть наклоняет голову, легко касаясь ей моего плеча. Нельзя сказать, что он положил мне голову на плечо, но нельзя сказать и что не положил. – Ты совсем не твой отец. Ты должен это знать.

– Вылитый он. Только вдобавок болван и посмешище.

– Хватит тебе!

– Все юноши похожи на своих отцов. Смотреть на родителей – все равно что заглядывать в будущее.

– Правда? – Перси улыбается. – Значит, однажды я узнаю, каким был мой отец.

– А пока что у тебя есть скрипка.

Перси поднимает голову.

– Монти, ты совсем не твой отец. Во-первых, ты куда сдержаннее.

И это после всего, что я натворил?

– Ты, наверно, единственный во всем мире считаешь меня сдержанным.

Его костяшки легонько тычутся в мои. Может, это случайность, но мне чудится: это вопрос. В ответ я раскрываю ладонь, и Перси берет меня за руку.

– Значит, я просто знаю тебя лучше всех остальных.

Барселона

14

Барселона окружена крепостной стеной. На ее узких длинных улочках высокие дома перемежаются руинами времен Древнего Рима. В гавани высится огромная грозная крепость: вид марсельского Нотр-Дама внушал спокойствие, эта же громада – лишь ужас.

Здесь не так оживленно, как в Париже, и все равно очень громко и ярко. Блики солнца на воде бьют в глаза, улицы тоже кажутся водной гладью: мостовые пестрят зеркальной слюдой. Витрины магазинов, навесы и даже платья женщин здесь кажутся ярче, чем где-либо. Здесь не Париж с позолотой, забравшейся во все уголки тяжелым плющом, – город кажется ярким букетом свежих луговых цветов.

Мы вступаем в Барселону в полуденный зной, солнце стоит высоко, небо дымчато-желтое, как топленое масло. Жара будто теснится между домами, баюкая камни. Отовсюду слышно французскую речь с примесью каталанской – я научился ее узнавать еще на марсельской ярмарке. Переговоры в основном ведет Фелисити. Бабушки Паскаля верно сказали, что Роблесы – семья известная: уже второй прохожий указывает нам дорогу к их дому в Готическом квартале – старой части города, где за классическими фасадами притаилось Средневековье.

Я, признаться, ожидал, что их жилище будет пороскошнее, как и полагается приближенным ко двору семьям. Однако перед нами простой серый фасад, такой узкий, будто соседние дома сжали его и выдавили наверх. Там ютится галерея из камня вперемешку с кирпичом, под окнами натыканы чахлые балконы, перила изъедены ржавчиной. Шторы на всех окнах задернуты.