Руководство для одиноких сердец - [113]

— Потому что нет ничего важнее образования, — ответил Картер. — Да что уж теперь. Зачем я об этом говорю? Все это бесполезно.

— Пойду поищу его. — Я вышла из машины, слегка потянулась, удивляясь, как колотится сердце в груди, подошла к окну пассажирского сиденья и коснулась руки Картера. — Все наладится. Вот увидишь.

Взгляд его снова стал твердым, губы плотно сжались.

— Неужели? Я чуть ли не с пеленок внушал сыну, что самое главное — это получить хорошее образование, что это необходимо для будущего. Хочешь заниматься музыкой? Ради бога, занимайся в свободное время. Но главное, получи образование! Выпусти меня! Я его убью.

— А еще, — заявила Индиго, — я решила, что никак, никак не могу жить с мамой. Теперь у меня в школе появились друзья, и я не могу уехать. Я должна жить с тобой.

— Твоя мама… Да что это за наказание! — Картер взглянул на меня и провел рукой по волосам с такой силой, что я подумала, он облысеет. Затем он закинул голову и засмеялся. — О, Нина, Нина, слава богу, что ты стала свидетельницей, иначе я бы решил, что сплю и мне снится кошмар. Когда я потерял контроль над своей жизнью?

— Не знаю, — пожала я плечами. — Может быть, ты никогда его и не имел?

— Точно, — поддакнула Индиго. — И между прочим, я видела записку, которую мама написала тебе, папа: она не хочет, чтобы я приезжала! Я ей там не нужна, я буду только мешать управлять фермой, так зачем же я поеду болтаться у нее под ногами? Что у меня будет за жизнь? Серьезно, папа, это — отстой. Почему я не могу остаться с тобой, дружить с Майей и жить, как всегда?

— Ты ведь говорила, что Майя стала готом, а ты не хочешь, — напомнила я.

— Она уже передумала. Смешно ходить в одежде готов летом, можно расплавиться. Да и она уже разочаровалась в этом.

— То есть Тайлер не едет в колледж, а ты не едешь к маме, — медленно произнес Картер. — И ты все время знала об этом. Ты выпустила лягушек из кабинета биологии, вылетела из школы, составила список личных подвигов, от которых у папы волосы дыбом на голове встают. И кстати о волосах, ты делаешь такую прическу, чтобы показать презрение ко всем традиционным нормам, чего я никак не могу постичь. — Он протянул руку и бережно, по-отцовски, с нежностью коснулся ее волос. — И одеваешься как черт знает кто, и все время плачешь, и ты такая сообразительная и симпатичная, и я очень тебя люблю. Но ты ставишь меня в тупик, Кайла.

— Индиго, — поправила она.

— Кайла, — подчеркнул он. — Я никогда не смогу называть тебя Индиго, потому что когда смотрю на тебя, то вижу ту маленькую девочку, которую назвал Кайлой пятнадцать лет назад. Такую розовенькую, со смышлеными глазками. А теперь я позволяю тебе носить армейские ботинки и рваные юбки, краситься в фиолетовый цвет, мазать ногти черным лаком и даже практически поддержал тебя, когда ты сорвала спектакль Тайлера и когда посреди ночи болталась на веревке и рисовала граффити…

— Я не болталась на веревке, а только собиралась, но явились копы.

— Это все равно, — сказал Картер. — Намерение — уже наполовину действие.

— А благими намерениями вымощена дорога в ад, — подхватила я, все еще стоя у окна машины.

Картер обернулся ко мне и вздохнул:

— Я не знаю, что делать.

Но он знал. Он и Уродец вышли из машины и захромали вверх и вниз по холмам и насыпям. Картер нашел Тайлера, и вместе они долго сидели в поле под одиноким деревом и разговаривали, разговаривали… Порой срывались на крик. Энергично жестикулировали. Я открыла заднюю дверь фургона и стала переставлять вещи. Мы находились слишком далеко от города, чтобы просить Линди забрать меня, но мне все равно захотелось позвонить ей. Просто так.

Морская свинка занималась тем, что обычно делают грызуны, выпущенные из клетки, — пыталась сбежать и отчаянно носилась по машине, а мы с Индиго старались поймать ее, и это веселое времяпрепровождение стало для нас разрядкой. Наконец Индиго отловила ее под педалью газа, я посадила свинку в клетку, и животное поблагодарило меня, забравшись в колесо и развив предельную скорость, — последняя попытка спасти мир.

Потом мы с Индиго накрасили ногти черным лаком и приклеили поверх серебряные звезды — ладно, что уж там!

Когда отец с сыном вернулись, Картер выглядел усмиренным жизнью: он смягчился, казалось, даже еще больше поседел и смотрел взглядом золотистого ретривера, который хочет только любви.

* * *

В ту ночь мы остановились в мотеле с комнатой отдыха и рестораном. Он находился в небольшом городке под Нашвиллом, где много музыкальных клубов, и мы вчетвером отправились слушать кантри. Мы с Картером выпили по бокалу вина, а когда все вернулись в отель и мы убедились, что дети заснули, то выскользнули из номера — то есть я выскользнула, а он проковылял — и пошли к бассейну, где стояли пластиковые шезлонги. Было темно, подсвечивалась только вода. Воздух был тяжелым, словно шины гоночного автомобиля расплавили и выпустили в атмосферу. Картер сказал:

— Я думал, что справлюсь, но каждый день преподносит новые испытания. Я, наверное, съехал с катушек. Скажи мне правду. Я помешался, да? Как я все это переживу?

— Картер, все будет хорошо. Такова жизнь. У тебя двое детей, которые еще не повзрослели, но они тебя любят.