Рукотворное море - [93]

В тот год Одесса еще не полностью оправилась после войны — в городе много было развалин, разбомбленных домов, следов пожаров. Но руины уже поросли густой травой, кое-где из расселин кирпичной кладки поднялись деревья, и город был прекрасен, несмотря на приметные свидетельства прошедшей войны.

Зная, что буду в Одессе, жена из Москвы дала поручение: достать нейлоновые чулки. Опытные люди утверждали, что в Одессе нейлоновыми чулками хоть пруд пруди: их привозят иностранные моряки. А я в те дни был зажиточный человек — сохранились накопления с офицерского оклада.

В гостинице я спросил у коридорной, как мне лучше всего выполнить поручение. Она посоветовала поехать на толкучку — там найдешь все, что захочешь.

В тот год избыток буйного темперамента горожан, склонных к коммерции, растрачивался на базаре, принявшем причудливые формы и достигшем небывалой величины. Здесь действительно разве только птичьего молока нельзя было достать, все остальное — пожалуйста, были бы деньги. Барахло, правда, большей частью было сильно подержанное, ношеное-переношеное и, как правило, трофейное, собранное гитлеровцами чуть ли не со всей Европы и брошенное впопыхах в Одессе.

Вблизи дороги на Хаджибеевский лиман, насколько помнится, барахолка выплеснулась за пределы базарной площади и затопила все близлежащие улицы и переулки. Здесь был квартал, в котором продавались только автомобили: трофейные «олимпии», «мерседес-бенцы», «ганномаки»; здесь был квартал, где торговали одними лишь радиоприемниками всевозможных марок; были улицы верхнего платья, тротуары дамского белья; наконец, переулок дамских чулок.

Автомобилями торговали разбитные ребята с плутовскими глазами, и что-нибудь в их одежде обязательно было «автомобильное» по моде давно прошедших лет: если не кожаная куртка, так краги, если не краги, так перчатки с широкими раструбами, наконец, кепки с большими козырьками и кнопками или очки-консервы. Автомобильные торговцы произносили малопонятные слова с приятным техническим смыслом, например: «Устрою задний мост «крейслера», «Имеется «майбах» с запасным мотором», «Предлагаю скаты «опель-капитана» с заводским воздухом».

У продавцов радиоприемников был солидный и несколько отрешенный от дел мирских вид, как у людей, причастных к тайнам электроники.

Запомнился мне продавец тканей — рослый небритый субъект быстрыми и ловкими движениями раскидывал на руках ходкий товар.

— А вот фуле тропикаль! Крытый бостон! Посмотрите кончик! — резво выкрикивал он и совал в руки ротозеев конец синей ткани. — Фуле тропикаль! Первый выпуск! Я не торговец, мне спорить из-за сотенной нет расчета. Крытый бостон! Посмотрите кончик!

Дамское белье и чулки продавали женщины, в большинстве полные, с умиротворенными глазами и сытыми подбородками.

У одной такой дамы, обвешанной чулками, я негромко спросил:

— Нейлон у вас есть?

Она подозрительно и, как мне показалось, недружелюбно смерила меня взглядом.

— А я знаю? — с одесским великолепием ответила она вопросом на вопрос.

— Вы торгуете чулками? — настаивал я.

— А то нет!

— Ну вот, я спрашиваю: нейлоновые чулки есть?

Тогда она властно спросила:

— Цвет?

Тут я пожал плечами. С презрением глядя на меня, она произнесла подходящие слова:

— Яркий цвет? Чи беж, чи телесная масть? А может, цвета загара или там кофе с молоком? — И закончила, точно подбила итог: — Двести пятьдесят рублей.

— Пара? — переспросил я с некоторым содроганием.

— Нет, дюжина! — сказала соседка дамы и засмеялась серебристым смехом, в котором звучала медь сарказма.

«Ничего себе цена! — подумал я. — Почти десятикратная оплата суточных!» Но чего не сделаешь ради любимой женщины!

Откуда-то из недр своего обширного туалета торговка достала маленький сверток и развернула его в ладонях так осторожно, точно в нем были капсюли с гремучей ртутью.

В чистой папиросной бумаге, бережно покоящейся в ладонях продавщицы, я увидел нечто прозрачное, нечто воздушное и по простоте душевной протянул было руку, чтобы взять эту вещь и рассмотреть.

— Он еще лезет со своими лапами, — лошадиным голосом сказала торговка, быстро завернула и сунула сверток под мышку.

Я стоял в недоумении. Торговка извлекла откуда-то белые нитяные перчатки и, точно готовясь к таинственному священнодействию, неспешно надела их. Затем, уже в перчатках, она снова развернула передо мной пару воздушных чулок, сотканных из незримых химических волокон.

— Руками не цапать, на пальцах бывают заусенцы, — назидательно сказала она.

— Как же их тогда носят? — спросил я, недоумевая и стыдясь своего невежества.

— Их носят на ногах, а хиба ж на ногах бывают заусенцы? А надевать надо в перчатках. Бачите? — Она показала мне серебряную фирменную марку, окруженную красивой английской надписью. — Высший сорт — прима! Поди пошукай, таких нигде не найдешь. И всего двести пятьдесят карбованцев.

Поскольку весь разговор на привычном для Одессы южнорусском жаргоне велся совершенно серьезно и стоящие вокруг зрители из числа товарок моей продавщицы и просто любопытных не выражали никакого удивления по поводу столь невероятной хрупкости товара, что его разворачивать нужно в перчатках, я решил, что меня не обманывают, и заплатил деньги.