Рукотворное море - [82]

Кучер обернулся ко мне и сказал, показывая в сторону кнутовищем:

— Едем по тропе, дорога — вон она где! Всю пришлось перешить бревнами, потому что и ту, черти немытые, вдрызг изрыли. Цельный день роют, а добытки — дай бог, чтобы граммов десять на человека.

Мы отпустили кучера, с тем что он вернется за нами вечером, и старик Ван-дер-Беллен провел нас к месту работ.

Что вам описывать это дело? Ну, яма метра три глубиной, внизу она расширяется колоколом. Стоит на колене, согнувшись в три погибели, здоровенный малый и кайлом отбивает со стенок рассечки смерзшийся песок. Когда мы затемнили свет, он перестал кайлить и поднялся во весь рост. Ван-дер-Беллен присел на корточки на краю шурфа и сказал нам:

— Прошу знакомиться с членами артели. Это мой младший — Анатолий. А там Валерий, старший, — закончил он и показал, не поднимаясь с корточек, на парня — косая сажень в плечах, подходившего от реки: он тащил за собой пустые санки — «палубу» — для перевозки руды.

Все мне было странно здесь, как вы, наверно, и сами понимаете. Золотоискатели, романтика, клондайкские мотивы, и при всем том человек, известный мне своей высокой интеллектуальностью и вдруг такой опустившийся. Какая сила заставила его забыть прошлое?

Боясь спугнуть доверчивость Ван-дер-Беллена, я делал вид, что мне очень любопытно, как старатели добывают золото. И я спросил для видимости:

— Кто же у вас в артели, кроме сыновей?

— Ихние жены да соседка. Шабер помер, она осталась. Раньше было человек двенадцать. А вот, посчитай, осталось шестеро. Говорят, выгоды мало. Есть люди непонимающие: счастье — оно как птица, его поймать надо, — терпеливо объяснил Ван-дер-Беллен.

— Ну, а если начистоту, вам ловить его удавалось? — спросил мой спутник, глядя на старичка.

— Всякое бывало, — уклончиво ответил Ван-дер-Беллен и с неприязнью быстро глянул на инструктора. — Конечно, нашу добычу с той, на драге, сравнить нельзя. У них — фабрика, а у нас что? Но таких артелей, как наша, тысячи. И россыпь мы работаем там, где драге робить неэкономично.

Он отвернулся от инструктора и стал мне объяснять, как они работают. В сущности, романтика золотодобычи — звук пустой. Каторжная работа — вот что такое старательство. Ну, делают разрез, лишь бы плечо прошло. Внизу — золотоносный пласт, там делают подбойку. Крепежа никакого не требуется: и мелко, и зимой почву схватывает надежней любой крепи. Летом естественно, ставится легкая крепь — и давай вкалывай! Содержащий песок, как выразился Ван-дер-Беллен, промывают на вашгерде.

Всей романтики — разве только то, что весной перемывают сора́. А также золу из печей. Топят они зимой старыми крепями. Весной золу и весь мусор, сора, как они выражаются, промывают, как золотоносный песок. Ну, еще у них в употреблении заячья лапка — и на счастье, и чтобы смахивать сора́: золотые крупинки к ней не пристают. Что еще? Ну, по цветам или по траве знают приметы, есть золото или нет. Вот и все, как я полагаю.

— Тяжелая работешка. Неблагодарная. Где гарантия, что сегодня будет добыча? — заметил инструктор райкома.

Старик приостановился. Не то чтобы замечание возмутило его или вызвало в нем досаду, нет, пожалуй. Но в глазах исчезла старческая мутность, и они оживились.

— О свободе как об осознанной необходимости вы что-нибудь слыхали? — спросил он вдруг.

Мысль Энгельса о свободе воли как способности человека принимать решения со знанием дела прозвучала у Ван-дер-Беллена очень неожиданно. Неужели в этом вся суть? — подумал я о той причине, которая заставила его забыть о прошлом и держит его здесь.

— Только сыновей своих сбили с панталыку, — жестко сказал инструктор райкома, и было похоже, что они продолжают какой-то давний спор. Инструктор повернулся ко мне: — Сыновья у Евгения Андреевича фамилии носят попроще — Белины они. Хорошие были инженеры, один работал начальником смены в конверторном цехе, другой — в геологической партии, а теперь? Вот что фарт делает с человеком!

— Мои сыновья имеют трудовое воспитание, — с достоинством ответил Ван-дер-Беллен. — И ничего плохого в том нет, что они перешли в старательскую артель. Значит, соответствует душевной склонности. Поначалу они тоже насмешничали над моим увлечением. А пришло время, приедут на каникулы, ходят по делянке и уже не насмешничают, уж камни-кремни ногами не прифутболивают, куда там! Все приглядываются: а это часом не самородок? Вот как оборачивается вопрос. Да, получили и высшее образование, и оклады были немалые, и премиальные. Ушли с государственной службы. И не жалеют. Независимость — это вещь бесценная.

— Государство деньги на них затратило. А они — фьють! Поминай как звали, — настаивал на своем мой товарищ.

— От моих ребят и сейчас достаточная отдача государству. В прежние времена золото брали хищнически. Сколько металла брошено в отвалах. Теперь мы его выбираем.

— Скажите, — вмешался я, — вот вы говорили о свободе воли. Это как, собственно, понимать?

— А очень просто. Я тут ни от кого не завишу. Что мне фарт пошлет, то мое, — не без гордости сказал Ван-дер-Беллен, и мне показалось, что он взглянул на нас с усмешкой.

Мы прошли к тому месту, где стоял вашгерд. Здесь женщины промывали песок, одна пожилая, видимо, соседка, и две молодые, жены сыновей, обе очень хорошенькие. Та, что постарше, блондинка, гладко причесанная; волосы у нее аккуратно спрятаны под платок. Лицо чистое-пречистое, молочно-розовое, словно у мадонны. Младшая, жена Анатолия, черноока, черноброва, из-под платка у нее торчит задорно взбитый надо лбом высокий кок волос. До сих пор помню, с каким невинным, беспечным, сердечно-доверчивым видом смотрела она на весь мир вокруг, на меня, на инструктора, на старика Ван-дер-Беллена. А губы, представляете себе, маленькие, припухшие, как у ребенка. Здесь же возятся в снегу их ребятишки, внуки Ван-дер-Беллена, одному лет шесть, другому года три, не больше. Я дал ребятишкам леденцов — бросал тогда курить и постоянно носил с собой коробочку; мы стали друзьями. Обе молодки с интересом поглядывают на нас и молчат. Пожилая заворчала на них, зачерпнула ковшиком горячей воды из ведра, дымящегося на костре, и молодые женщины принялись подсыпать на вашгерд песок, ворошить и перемешивать его длиннорукими лопатками.