Рукотворное море - [81]
На драгу смотреть мне было ни к чему, всякой техники я насмотрелся за свою жизнь вволю, а вот убедиться, тот ли это Ван-дер-Беллен, и, может быть, узнать тайну его внезапного исчезновения, — это показалось мне заманчивым.
До райцентра меня подбросили на машине, а там, у райкома, уже ждала меня легонькая кошевка, сплетенная из ивовых прутьев и запряженная двумя лошадьми гусем, — вокруг лежали такие снега, что к поселку, где имел местопребывание Ван-дер-Беллен, иначе чем в пошевнях не доберешься. В сопровождение мне выделили инструктора райкома, молодого человека, лобастого, гривастого, по-сибирски размеренного и спокойного. Я думаю, выстрели ненароком у него под ухом из двустволки, из двух стволов сразу, он и глазом не моргнет, разве спросит из вежливости: «Попали, товарищ, куда целились?»
Облачили меня, как полагается, в огромный тулуп из овчины, обули в новенькие, еще не обмятые валенки, в которых я едва ноги передвигал — подпирали голенища, и мы тронулись.
Езда в кошевке или пошевнях, набитых сеном, напоминает детство. Нет, даже не детство — младенчество. Может, оттого, что ты будто в люльке лежишь? И только скрип полозьев по снегу да екает селезенка у ближней лошади; в небе ни единого облачка; плывут над тобой заснеженные верхушки огромных елей; воздух морозный, ядреный, дух захватывает!
По дороге мы с инструктором завернули в сельпо и взяли два пол-литра да кое-какой снеди для придания предстоящей встрече большей задушевности.
Как там из райкома успели предупредить Ван-дер-Беллена о нашем приезде, я не знаю, возможно, по телефону позвонили на драгу, а оттуда послали к нему гонца, только он успел прибежать с делянки и ждал нас на крыльце своего дома. Пять собачек, как заводные, вертелись вокруг его ног. Настолько они были одинаковы, эти собачки, и вертлявы, что сразу и не разберешь, где какая. При виде нас они как по команде приостановились и беззлобно, деловито залаяли.
Надо ли вам напоминать, какая прорва времени прошла, а я узнал Ван-дер-Беллена еще издали. Казалось бы, все в нем переменилось. Он зарос сивой, никогда, видно, не подстригавшейся бородой, висели на нем немыслимые отрепья, перемазанные в глине и смерзшемся песке лицо и шея, продубевшие на ветру, стали у него темно-красными, почти лиловыми, как солонина. И при всем том что-то оставалось в нем от прежнего Ван-дер-Беллена; стоило мне издали его увидеть, как исчезли все сомнения, наш ли это бывший профессор или кто-нибудь другой.
Черный, съехавший набок дом Ван-дер-Беллена стоял, чуть отступя от дороги; снегом его заваливало до самых окон, маленьких, перекошенных, подслеповатых, представляете? Ограды вокруг дома не существовало, и все пространство перед ним, где когда-то, наверно, находился палисадник, было изрыто и перерыто. Ямы, шурфы и канавы уходили под самый дом. Даже толстый слой снега не мог скрыть следы лихорадочных поисков. Кучи отваленной породы, провалы шурфов, заглаженные снегом, свидетельствовали о том, что все рассказанное о золотой лихорадке — сущая правда. Дикий, осевший, скособоченный дом Ван-дер-Беллена, кое-как подпертый бревнами, чтобы вовсе не свалился, выглядел среди этого ералаша так, будто случайно уцелел после грандиозного пожара. И было в его облике что-то волчье, нелюдимое, так по крайней мере мне кажется до сих пор.
Инструктор райкома коротко представил меня. Ни тени подозрения не мелькнуло в глазах Ван-дер-Беллена, что мной может руководить какой-нибудь другой интерес, кроме любопытства: а как добывают золото?
Я говорю: что-то оставалось в этом костлявом старике от прежнего Ван-дер-Беллена — но что? Вот он заговорил с нами, и оказалось, что это серый, усталый старик с мутным взором и речью, забитой мусором областных словечек, вроде «шабер», «земпель», «пошто», «шихан» и тому подобное. И эта его нищенская худоба, этот убогий, рваный ватник, стоптанные, грязные солдатские башмаки!
— Если вам желательно глянуть, как стараются рядовые золотари, милости просим, мы скрытни из того не строим, — говорил он между тем, шамкая и поджимая губы. — Давайте сразу и дунем, покуда светло. Тем более — у вас лошадки, мигом домчат. А я побегу следом.
Мы вытащили с товарищем из райкома две поллитровки и сверток с закусками.
— А с этим как? — спросил я.
Готов поклясться, на бывшего профессора наши гостинцы произвели впечатление. Наверняка он бы и от прогулки отказался с милой душой, и сразу засел бы за стол, если бы не полагал, что мы с товарищем прибыли потому, что интересуемся делами артели.
— Тут проскочить самую малость, шихан обогнем, и будьте любезны, — мужественно произнес он. — Молодкам дам указание, чтобы сразу шли домой, приготовили чего ни на есть.
Как мы с инструктором ни уговаривали старика сесть с нами в кошевку, он не соглашался — лошадям тяжело. Одна нога у Ван-дер-Беллена была на протезе, и, торопясь за нами, он сильно хромал. Инструктор вылез из кошевки, но старик все равно не захотел занять его место.
Делянка Ван-дер-Беллена и впрямь была недалеко. Мы проехали березовую рощу, обогнули небольшой холм — в тусклом свете зимнего дня он довольно мрачно поблескивал многодневной фирновой коркой. Перед нами сразу открылась вся их мышиная возня: черные пятна раскопов на снегу и ярко-желтые смерзшиеся кучи песка, похожие на гигантские муравейники.
В книгу «Фарт» Александра Григорьевича Письменного (1909—1971) включены роман и три повести. Творчество этого писателя выделяется пристальным вниманием к человеку. Будь то металлург из романа «В маленьком городе», конструктор Чупров из остросюжетной повести «Поход к Босфору», солдаты и командиры из повести «Край земли» или мастер канатной дороги и гидролог из повести «Две тысячи метров над уровнем моря» — все они дороги писателю, а значит, и интересны читателям.
В этой книге известного советского прозаика Александра Письменного, скончавшегося четыре года назад, произведения, созданные как в годы первых пятилеток (рассказы «Буровая на море», «На старом заводе», «Повесть о медной руде»), так и в годы Великой Отечественной войны: «Была война», «Ничего особенного не случилось» и др.Книга воспитывает в молодом поколении гордость за дело, совершенное старшим поколением.Автор предисловия писатель Виталий Василевский.
Имя В. Г. Дуловой является символом высочайших достижений арфового искусства 20 века не только в нашей стране, но и во всём мире. Настоящая книга посвящена её педагогической деятельности. В ней собраны воспоминания учеников Веры Георгиевны, композиторов, с которыми она сотрудничала, и зарубежных коллег, а также представлены документы из личного архива, фотографии.
Книга воспоминаний художника Аристарха Лентулова, одного из основателей объединения «Бубновый валет», яркого представителя русского авангарда начала XX в., — первая полная публикация литературного наследия художника. Воспоминания охватывают период с 1900-х по 1930-е гг. — время становления новых течений в искусстве, бурных творческих баталий, революционных разломов и смены формаций, на которое выпали годы молодости и зрелости А. В. Лентулова.Издание сопровождается фотографиями и письмами из архива семьи А. В. Лентулова, репродукциями картин художника, подробными комментариями и адресовано широкому кругу читателей, интересующихся русской культурой начала — первой трети XX в.
Густав Маннергейм – одна из самых сложных и драматических фигур в политике XX века: отпрыск обедневшего шведского рода, гвардеец, прожигавший жизнь в Петербурге, путешественник-разведчик, проникший в таинственные районы Азии, боевой генерал, сражавшийся с японцами и немцами, лидер Белого движения в Финляндии, жестоко подавивший красных финнов, полководец, противостоявший мощи Красной армии, вступивший в союз с Гитлером, но отказавшийся штурмовать Ленинград… Биография, составленная на огромном архивном материале, открывает нового Маннергейма.
Впервые на русском публикуется дневник художника-авангардиста Алексея Грищенко (1883–1977), посвящённый жизни Константинополя, его архитектуре и византийскому прошлому, встречам с русскими эмигрантами и турецкими художниками. Книга содержит подробные комментарии и более 100 иллюстраций.
Эта книга является второй частью воспоминаний отца иезуита Уолтера Дж. Чишека о своем опыте в России во время Советского Союза. Через него автор ведет читателя в глубокое размышление о христианской жизни. Его переживания и страдания в очень сложных обстоятельствах, помогут читателю углубить свою веру.
Повествование описывает жизнь Джованны I, которая в течение полувека поддерживала благосостояние и стабильность королевства Неаполя. Сие повествование является продуктом скрупулезного исследования документов, заметок, писем 13-15 веков, гарантирующих подлинность исторических событий и описываемых в них мельчайших подробностей, дабы имя мудрой королевы Неаполя вошло в историю так, как оно того и заслуживает. Книга является историко-приключенческим романом, но кроме описания захватывающих событий, присущих этому жанру, можно найти элементы философии, детектива, мистики, приправленные тонким юмором автора, оживляющим историческую аккуратность и расширяющим круг потенциальных читателей. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.