Рукотворное море - [13]
Чудесен вид на Валдайское озеро с монастырями на острове. Волшебство. Когда мы приехали, озеро было еще белое от снега, потом прошел дождь, потеплело, и озеро стало темно-серым, похожим в пасмурный день на застывший, вспученный чугун. Оно вспучилось там, в своем ложе, точно приподнялось. А лес вокруг него посветлел.
Когда снова выезжали на заминированную территорию, дощечки «Осторожно, мины» вызывали такое же неприятное чувство в душе, как давно известные, избитые фразы оратора в прениях, как первый знак морской качки.
Бесчисленные валуны, вызывающие удивление Рыбки: «Откуда столько камней здесь?»
Регулировщик Новиков — в валенках — ревматизм, казенные он сдал, а это собственные, жена прислала. Три сына погибли на фронте — один из них летчик, Герой Советского Союза. Старик имеет десять ран еще в прошлую войну.
Пути следования: Бологое — Осташков. Затем на Марево. Редакция была в Красном Бору. Оттуда через Залучье, Большой Засов, Висючий Бор — Новый Брод. Демянск в двадцати километрах. Затем — Пахино.
Здесь я с ними расстанусь.
Майлуковы Горки, Романово, переправа у Котовитчино на Кобылкино и старое русское шоссе до Рамушево.
Ночевка в Семеновщине, станция Пола, Лычково, Любницы, Дворец.
Васильевщина, в которую я так ни разу и не заезжал.
Участники боев за Черенчицы.
А название промежуточной деревни: Кривая часовня. И Сутока, в которой я не был.
Свои землянки местные жители называют «бункерами», от немецкого.
Переправа с майором Пигулевым через Полу в утлом челноке и рысканье по покинутой деревне.
Немецкие блиндажи в подполье. Кошки, ласково привязавшиеся к нам. Печально-добродушная собака в одной избе.
«Часы пока идут, и маятник качается…»
Накануне отъезда из армии Шифман мне сказал, что получен приказ о передислокации на юг.
С газетами я поехал во втором эшелоне. Попутной машины не оказалось, и я остался на ППС дожидаться машины на Демянск. Она пришла поздно, и я переночевал в землянке ППС на посылках. Все спали там на посылках. В четыре часа, когда рассвело, мы поехали.
По дьявольской дороге из Демянска мы проехали в Лычково. На станции полный хаос. В единственном полуразрушенном доме — дежурный у селектора. Какая-то служба устроилась в фюзеляже разбитого «юнкерса». Стоял на станции состав, груженный обломками немецких самолетов.
Лычково — Любница на порожних платформах. Болота. Заросли ивняка, которые называются бредами — бреднями.
Из Любницы до Бологого. Одиннадцатидневной бомбежкой станция разрушена совсем. При выходе я связался с красноармейцем Симоновым из БАО (Бат. аэр. об.). Он был в отпуске возле Демянска, едет в часть под Тулу. Пошли с ним пробираться дальше на перекладных. Встретил Матусовского, который приехал встречать из Москвы жену.
В поезде майор-врач, удивлявшийся, что в нынешнюю войну очень невелико количество психических заболеваний на фронте, объяснил, что такое элементарная дистрофия. «Закономерно, что эпидемии с большой силой вспыхивают после войны. Что касается положения теперешнего, то сыпняк на фронте исключительно немецкого происхождения».
В Строве, где я выпил на обменный хлеб литр молока, сели до Клина. В Клину мальчишка спер мешок с продуктами. С приключениями наконец я добрался до Москвы.
ИЗ ЗАПИСНЫХ КНИЖЕК
1934—1968
Удовлетворение в литературном труде приносили мне записные книжки. С наслаждением заносил я на бумагу отдельные наблюдения, мысли, цитаты из прочитанных книг, даже названия возможных сочинений. В этих записях, казалось мне, я находил свой стиль, полный сарказма, ясности мысли и отточенности образов. Но когда дело доходило до создания цельных произведений, то все это внезапно утрачивалось и отдельные меткие, умные и оригинальные записи не находили себе места.
Первая часть «Капитального ремонта» Л. Соболева написана с великолепным знанием материала и интересно, но оставляет все же какое-то неполное впечатление. И думается, из-за очерково-фельетонных кусков, от явно обнаженных тенденций. Слишком явное классовое разграничение персонала неубедительно. В жизни все это более запутанно, и поступки непосредственно мотивированы не классовым происхождением, а характерами. Не ощущается полета в такой книге.
Очень хорошо написал «Наследника» Лев Славин. Роман так полон деталями и в нем так чувствуются автобиографические элементы, что кажется, будто на дальнейшее творчество авторской изобретательности не хватит.
Довженко как-то говорил о том, что два самых близких рода человеческой деятельности — труд колхозника и труд писателя, — колхозы дают хлеб для народа — пищу телесную; писатели пишут книги — пищу духовную.
«Срочный фрахт» Б. Лавренева — великой силы рассказ. Потому что он просто человечен.
А рассказ «Поезд на юг» А. Малышкина бессюжетен и прекрасен потому, что эмоция в нем чистая и естественная.
У Казакевича что-то есть от позднего Бабеля: лапидарность, выразительность, юмор и ирония — те самые качества, которые возникают, когда фразу поворачивают точное число раз.
Конечно, я понимаю, как может привлекать живописность Бабеля, сюжетная изощренность О’Генри, романтичность Грина. Склонность выписывать героические характеры или посвящать свой талант выдающимся личностям и историческим явлениям — дело заманчивое и удобное.
В этой книге известного советского прозаика Александра Письменного, скончавшегося четыре года назад, произведения, созданные как в годы первых пятилеток (рассказы «Буровая на море», «На старом заводе», «Повесть о медной руде»), так и в годы Великой Отечественной войны: «Была война», «Ничего особенного не случилось» и др.Книга воспитывает в молодом поколении гордость за дело, совершенное старшим поколением.Автор предисловия писатель Виталий Василевский.
В книгу «Фарт» Александра Григорьевича Письменного (1909—1971) включены роман и три повести. Творчество этого писателя выделяется пристальным вниманием к человеку. Будь то металлург из романа «В маленьком городе», конструктор Чупров из остросюжетной повести «Поход к Босфору», солдаты и командиры из повести «Край земли» или мастер канатной дороги и гидролог из повести «Две тысячи метров над уровнем моря» — все они дороги писателю, а значит, и интересны читателям.
«Константин Михайлов в поддевке, с бесчисленным множеством складок кругом талии, мял в руках свой картуз, стоя у порога комнаты. – Так пойдемте, что ли?.. – предложил он. – С четверть часа уж, наверное, прошло, пока я назад ворочался… Лев Николаевич не долго обедает. Я накинул пальто, и мы вышли из хаты. Волнение невольно охватило меня, когда пошли мы, спускаясь с пригорка к пруду, чтобы, миновав его, снова подняться к усадьбе знаменитого писателя…».
Впервые в истории литературы женщина-поэт и прозаик посвятила книгу мужчине-поэту. Светлана Ермолаева писала ее с 1980 года, со дня кончины Владимира Высоцкого и по сей день, 37 лет ежегодной памяти не только по датам рождения и кончины, но в любой день или ночь. Больше половины жизни она посвятила любимому человеку, ее стихи — реквием скорбной памяти, высокой до небес. Ведь Он — Высоцкий, от слова Высоко, и сей час живет в ее сердце. Сны, где Владимир живой и любящий — нескончаемая поэма мистической любви.
Роман о жизни и борьбе Фридриха Энгельса, одного из основоположников марксизма, соратника и друга Карла Маркса. Электронное издание без иллюстраций.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».
Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.