Рукотворное море - [109]

После тесноты на палубе помещение капитанской рубки показалось мне просторным. Посреди на квадратном столе развернуты карты. Вижу — лежит крупномасштабный лист Азовского моря. С неприятным холодком в желудке я сразу обращаю внимание, что на нем красным карандашом жирно очерчены большие прямоугольники. Между ними — черная черта. Не требуется знания мореходства, чтобы мгновенно уразуметь: идем по минным полям. Все же для вящей убедительности, а может, по растерянности, я спрашиваю штурмана:

— Послушайте, а что это за красные прямоугольники?

— Это? — вмешивается капитан. — А это минные поля. Наш фарватер небось еще три года будут тралить.

— Позвольте, а как же мы плывем? — уже со страхом спрашиваю я.

— Так и плывем. По курсу. А минные поля… — Он сделал неопределенный жест рукой: дескать, мол, что задумываться о пустяках.

— Ну, а если нас заведет чуть влево или чуть вправо? — допытываюсь я, не то чтобы волнуясь, но все же чувствуя законное беспокойство — как-никак на борту человек полтораста пассажиров.

— Вправо или влево нам не положено, — за капитана ответил штурман и показал ребром ладони на черную линию, обозначавшую наш курс.

А капитан, прихмыкнув, сказал весело:

— Отклонишься от курса — значит, фы-к!

Он высоко вздернул руку, показывая, что с нами случится, и тотчас полез к штурвальному забирать в свои руки бразды правления, точно с новой силой осознал свою ответственность за жизнь пассажиров.

Морячок в кепчонке с пуговицей, приведший меня сюда, без долгих проволочек вытащил из-под стола с картами соломенную кошелку, достал непочатую бутылку и с великолепным хлебосольством налил мне полный стакан. Во второй — их только два и было — он плеснул на глоток капитану. Мы выпили не закусывая. И, представьте, не за благополучное плавание — за искусство, как объявил капитан. В тот час я и в мыслях не держал, что курс искусства пролегает по минному полю, не менее опасному, чем то, по которому мы шли из Таганрога в Ейск.

Немного погодя, когда настроение у меня повысилось и Азовское море с минами или без них стало мне по колено, я снова решил пройтись по пароходу.

Была чудесная ночь, звездное небо, и я подумал, что если взглянуть на звезды с точки зрения бильярдного игрока, то они имеют удобную раскладку — партию в «американку» можно решить при удаче с одного шара.

Посудина наша медленно ползла по спокойным азовским водам. Сильный прожектор на носу рассекал белесую ночную муть. Справа и слева от парохода попадались черные вешки. И я понял, что живой мир надежно огражден вешками от смертоносных красных прямоугольников.

После утомительного ночного пути и неоднократных возлияний с судовой командой, потому что кошелка под столом с картами была вроде бездонной бочки, розовый от солнца Ейск ранним утром показался мне преддверьем рая. Хотя я был жив, я был жив!

Не пытаясь разузнавать, как мне быть дальше, я отправился искать гостиницу, чтобы передохнуть, умыться, привести себя в порядок.

Время было настолько еще неустроенное после войны, что гостиница в Ейске пустовала, возле конторки администратора ни одной души, и я тут же получил место в номере на шестерых, потому что меньших номеров просто не существовало. Узкие железные койки, приваренные одна над другой, стояли у трех стен наподобие нар. Чтобы меня не побеспокоил возможный сожитель, я выбрал верхнюю, быстро взобрался на нее и крепко заснул.

Проснулся я, наверно, часа в два, не раньше, и в номере все еще был один. Часы мои стояли, забыл вчера завести. Торопиться было некуда, потому что из Таганрога я сбежал досрочно и до начала санаторной путевки времени было предостаточно. Не спеша я оделся, побрился и вышел в рассуждении, где бы позавтракать, а то даже и пообедать. Смотрю, утрешняя администраторша только теперь сдает дежурство, и такая она на редкость милая дамочка, что я в спешном порядке тут же подъехал к ней, и она повела меня в ресторацию обедать. Какие такие обеды были в те времена, сами представляете. Однако кое-чего поесть нам удалось, а дальше — больше, как говорят французы. Сперва мы пошли в кино, потом запаслись подходящей бутылочкой — и в гости к ней, благо мама, с которой она жила, уехала погостить к старшей дочери и плацдарм был свободен. Вполне естественно, что в гостиницу, на двухъярусные палаты, я больше не возвращался. Пять или шесть дней пролетели как сон! Она даже на дежурства не ходила в эти дни, сказалась больной. Но между тем закон знает свое: живи, но не заживайся, — наступило время подумать и об отъезде.

Милочка моя отправилась на дежурство в гостиницу, а я — на пристань. Начальник порта посмотрел на меня как на чокнутого: об Евпатории и речи быть не может, говоря по-простому. И вообще о Крыме. Ни в Керчь, ни в Черное море пока даже рыбаки не ходят. Пролив минирован намертво. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

— А как же, — говорю, — мне все-таки пробраться в Евпаторию?

— Самое верное — отправиться в Таганрог. До Таганрога через день у нас ходит пассажирский пароход. А оттуда поездом до Синельникова, а еще лучше — до Харькова, а то и до Москвы.

— Дорогой товарищ, но я оттуда и приехал.