Рудобельская республика - [57]

— А кто же у вагонов остался?

— Амельян с нашими хлопцами сторожит. Меня послали, чтоб узнать, что с этим добром дальше будет.

— Пошлем туда Левона Одинца. Это по его части. Разберется что чье, раздаст людям, а панское — в общий котел. Ты погоди немножко, Сымон. Сейчас афишки тебе дадим. На станции и в селах прилепишь, чтоб знали люди, что в Рудобелке советская власть и по всей округе Советы.

— Только чтоб с печатью были.

— Будут и печать, и штамп, товарищ Вежавец, — успокоил Сымона Соловей.

За столом сидели Левков, Одинец и Гашинский и на тонких бумажных листках писали воззвания волостного революционного комитета.

— Ставьте, хлопцы, штамп и печати, чтоб все по форме было, — посоветовал им Соловей. — А ты, Левон, прихвати с собой человек пятнадцать рисковых хлопцев и жарьте в Ратмировичи. Там Сымон с Амельяном отцепили от немецкого эшелона два вагона с награбленным добром. Разберитесь что чье. Людское людям раздай, а панское вези в комбедовский склад, пока суд да дело, — в Тимохову лавку.

Утром партизаны с мандатами и листовками волревкома разъехались по селам, очищенным от оккупантов. Они собирали мужиков, рассказывали, что в Рудобельской волости восстановлена советская власть, создавали из местных партийцев-большевиков руководящие тройки, выбирали комитеты бедноты.

Над соломенными стрехами снова затрепетали алые стяги. Кто шуткой, а кто и всерьез называл этот край на полесской земле «Рудобельская Советская федеративная республика».

А в любую сторону, километров за тридцать от Рудобелки, еще стояли немцы. Они были в Бобруйске и Минске, в Гомеле и Калинковичах, в Речице и в Мозыре. Рыскали по селам и панским усадьбам, стреляли свиней, выгребали сусеки, а где и веретено с шерстью у бабы прихватывали.

В имении Врангеля Максим Ус перевешивал рожь и гречку, переписывал коров и телят в толстую прошнурованную книгу, будто панский эконом. Николай Николаевич уничтожил все бумаги и куда-то исчез в ту же ночь, когда отступили немцы. Мужики из Максимова отряда наводили порядок в Поречье, Березовке, Хоромцах и Холопеничах: ставили своих людей, передавали им ключи от добра, что бросили немцы.

Всем хватало забот. К военкому Прокопу Молоковичу пришел из Косарич тот самый Кастусь Пинчук, о котором говорил Соловью Найман. Пинчук служил в Смоленской ЧК и по заданию штаба Западного фронта приехал в свою деревню: Красной Армии нужны были свежие силы, молодые бойцы.

Кастусь Пинчук добирался до Бобруйска через Оршу той же дорогой, что и все подпольщики. Ночевал у Ревина, помогал грузиться «коммерсанту Антонову», а из Бобруйска с бумажкой, выданной Густавом Шульцем, возвратился домой «на поправку после болезни». Первыми он отправил в Смоленск совсем еще молодых ребят Фому Коберника и Миколу Юневича, а за ними из Косарич и Заракуши исчезло еще человек пятнадцать добровольцев. В бобруйской чайной им давали «пропуска» до Орши, а там — только перейти с вокзала на вокзал, прошмыгнуть мимо патруля, и спустя несколько дней хлопцы в обмотках и в неведомо откуда добытых шинелях, с жестяными красными звездочками на фуражках уже отбивали шаг по смоленским улицам и с присвистом горланили «Чубарики-чубчики» и «Вы не вейтеся, черные кудри».

Когда в Рудне, Ковалях, Лавстыках, Смыковичах дознались, что Рудобельская республика шлет фронту подмогу, потянулись к военкому мужики и совсем еще молодые ребята.

— У тебя же еще и усы не растут. Ну какой из тебя вояка? Чеши лучше домой, пока мать с хворостиной не прибежала.

— Так и у вас же, дяденька, нет усов, — оправдывался черноглазый паренек в новых лаптях и сермяжной свитке.

А Молокович и Пинчук втолковывали не нюхавшим пороху добровольцам, что не простое это дело — через немецкие заставы добраться до Орши — и что невелика польза для Красной Армии, если кто сдуру подставит голову под германскую пулю.

До слез расстроенные мальчишки брели домой. Некоторые готовы были на свой страх и риск искать красноармейские части. Но где они и как туда добраться, никто не знал — вокруг еще стояли немецкие гарнизоны. Оккупанты были и в Бобруйске. Но военком и Пинчук каждый день разными путями — кого через Глусск, кого через Ратмировичи и Паричи — направляли добровольцев в Красную Армию. Когда за вражескими заставами очутилось больше полсотни обстрелянных ребят, исчез и Константин Данилович Пинчук. Он встречал земляков в Смоленске, расспрашивал, как они добрались, тревожился, не «завалился» ли кто. Самых боевых и сообразительных рекомендовал на службу в ЧК.

В окрестных лесах Бобруйска собирались партизаны из Городка, Бортников, Викторовки и Глуши. Потянулись из Рудобелки отряды Соловья и Драпезы. Каждый из них насчитывал человек по восемьдесят опытных вооруженных партизан. Отряды окружили город, перехватывали на дорогах немецкие части, задерживали обозы, отнимали лошадей и оружие, захватывали в плен офицеров, совершали набеги на станцию, на Березинский форштадт и поднимали такой переполох, что немцы начинали побаиваться всякого, на ком была домотканая свитка или коротенький кожушок. Когда вокруг города сгруппировалось почти четыре тысячи бойцов, подпольный уездный ревком предупредил немецкое командование, что в распоряжении ревкома находится двадцать пять тысяч вооруженных партизан, и потребовал незамедлительно очистить город, при этом не вывозить не принадлежащего войскам имущества, средств связи и освободить всех политических заключенных.